Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

Когда Акихиро-сан доложил начальнику о приходе посетителя, Наримуне, за чашкой зеленого чая, просматривал корреспонденцию

Обед принесли из министерской столовой, скромную коробку бенто, черного лака, с вареным рисом, лососем и маринованными овощами. Наримуне обедал в дорогих ресторанах, с дипломатами и журналистами, но, если выпадал свободный от встреч день, он спускался вниз и выходил на улицу. Квартал усеивали маленькие забегаловки, где подавали лапшу. В закусочных обедали мелкие клерки. В закутке можно было повесить пиджак на спинку высокого стула, засучить рукава рубашки и принять от повара миску с дымящейся, свежей собой.

Из общественного телефона, висящего на обклеенной плакатами стене, можно было позвонить Лауре. Телефонистки в британском посольстве узнавали Наримуне. Он представлялся продавцом из книжного магазина, при Токийском университете. Лауре-сан, любезно сообщали о новинках. Из кабинета разговаривать с Лаурой было опасно. Наримуне искренне, ненавидел ложь и притворство, но пока им приходилось терпеть.

Наримуне был любимцем министра иностранных дел, Коки Хирота. Министр, пятнадцать лет назад, сам занимал должность заместителя начальника европейского департамента. Он тоже считал, что Япония не должна воевать с Китаем. Хирота, на совещаниях, говорил:

– У нас другой враг, господа. Враг на севере, – он указывал на карту, – давний, исконный враг. Мы никогда не доверяли русским, и не будем, пока не окажемся в полной безопасности. Союзники по антикоминтерновскому пакту нам помогут, – добавлял министр.

На карте остров Карафуто, словно клинок, опускался в сторону Хоккайдо. По договору, подписанному в Портсмуте, когда Российская Империя проиграла войну, южная часть острова отошла Японии. На северной части Карафуто сидели русские, вернее, теперь, советские. По Симодскому трактату, заключенному при императоре Комэе, Япония получила юрисдикцию над четырьмя южными островами архипелага Чишима. Северные острова тоже принадлежали СССР. Министр Хирота, поэтически, сравнивал Карафуто и Чишима, с луком и стрелой, угрозой безопасности страны:

– Мы хотим укрепить границы, – замечал Хирота, – мы не покушаемся на остальной Дальний Восток, или, тем более, на Сибирь.

Хирота, немного, лукавил.

Кроме Карафуто и островов Чишима у русских имелась стратегически важная гавань, Владивосток, находящаяся в опасной близости от Японии. Тем не менее, Хирота настаивал на прекращении войны в Китае. Армия должна была повернуть на юг, в направлении французского Индокитая. Не след было оставлять в тылу, за спиной, миллионы людей, недовольных японской оккупацией. Разглядывая карту, Наримуне понимал, что с Китаем можно воевать вечно. Он даже зажмуривался, смотря на бесконечный простор территории, уходящей к западу, к Индии и Тибету. Хирота считал, что Япония должна сдерживать экспансию Америки, а не заниматься бесплодными стычками с китайскими войсками.

Министр выделял Наримуне еще и потому, что Хирота был сыном каменщика. Он с благоговением относился к аристократам. В кабинете Наримуне висел портрет Одноглазого Дракона, Дате Масамунэ, сделанный в старинной манере, и родословное древо клана. Иностранные дипломаты с любопытством рассматривали реликвии. Наримуне замечал, что его предок стал первым даймё, установившим связи с западным миром:

– Он отправил посольство в Европу, начал строительство кораблей западного образца, и открыл Сендай для торговли… – Наримуне показывал на гравюру с изображением Масамунэ. За спиной Дракона виднелся Холм Хризантем. Цветы в Сендае считались достопримечательностью, как покрытые соснами, красивейшие острова Мацусима, как горячие источники в горах.

Наримуне пил чай, думая о горячих источниках. Он хотел выйти на улицу, чтобы позвонить в санаторий, но главе европейского отдела успели сообщить, что заместитель, ненадолго, вернулся из Маньчжурии. Пришлось час провести в кабинете начальника. Наримуне доложил о настроениях западных дипломатов, с которыми он встречался на материке. Почти все в министерстве соглашались, что войну в Китае надо заканчивать и поскорее. Начальник сказал, что Японии необходимо готовиться к более продолжительному конфликту. Наримуне понимал, что речь идет об Америке. США и Британию связывал договор, о взаимной военной помощи.

Вернувшись в кабинет, Наримуне закурил:

– Мы что-нибудь придумаем. Став моей женой, Лаура получит гражданство. Никто ее не интернирует. Тем более, у нас ребенок родится… – он смотрел на крыши зданий, уходящие вдаль, на очертания Фудзиямы. В голубом небе Наримуне заметил журавлиный клин:

– Весна теплая выдалась. В санатории горный воздух, целебная вода, отличный парк. Лаура с маленьким проведет месяц на севере, а потом… – потом, конечно, надо было устроить свадьбу.

Лаура подавала в отставку. Наримуне тоже давно написал прошение его величеству. Отцу Лауры и остальной семье они, пока, ничего не сообщали. Оба были уверены, что все только обрадуются. Перед отъездом в санаторий, ночью, Лаура сказала:

– Они поймут, насчет мальчика. Или девочки… – услышав смешок, Наримуне уткнулся лицом в мягкое плечо:

– Кто бы ни родился, я обещаю, что у него появится много братьев и сестер… – даже разговора не было о том, чтобы Лаура пошла к врачу. Она была католичкой, они с Наримуне любили друг друга и собирались стать мужем и женой. Ребенок оставался в горах, с хорошей кормилицей. После брачной церемонии Наримуне и Лаура собирались привезти сына, или дочь в Токио.

– Ничего страшного, – заверил граф Лауру, – подобное случалось. Скажем, что мы заключили светский брак в Лондоне, свидетельство осталось в Британии… – Наримуне подмигнул ей. Лаура тряхнула темноволосой головой: «Дипломат».

На столе стояла коробка с бенто, и поднос из столовой, с глиняным чайником.

Рядом Акихиро-сан поместил стопку конвертов. Сверху Наримуне, краем глаза, увидел императорскую эмблему. Акихиро-сан, не мог и подумать о том, чтобы неуважительно отнестись к символу царствующего дома.

Скорее всего, пришло очередное приглашение, на очередной скучнейший чай.

На приемах во дворце аристократы, обычно, боролись со сном. Согласно протоколу, их величества обсуждали, премию лучшему рыбаку Японии, или недавний визит в буддийское святилище. Император ездил за границу, принцем, но, по традиции, говорить о политике в его присутствии, было не принято. Не полагалось упоминать литераторов, кроме старинных поэтов, или кинематограф, а, тем более, спорт. Приветствовалось восхищение традиционной литературой, или древним театром. Лучше и безопасней всего было посвятить время приема рассказам о красоте цветущих вишен, или горячих источников, в зависимости от времени года.

Наримуне никак не мог забыть о горячих источниках. Он волновался, но, в санаторий звонить было невозможно. Лаура жила в больнице под чужим именем, Наримуне врачам тоже не представлялся. Они хотели избегнуть сплетен. Кэмпэйтай, тайная полиция, рутинно прослушивала телефоны чиновников:

– Если бы Лаура не была иностранкой, – Наримуне распечатал конверт из дворца, – все было бы гораздо проще. Но что делать, если мы любим друг друга?

Наримуне разозлился:

– Что делать? Жениться на любимой женщине, матери твоего ребенка. К политике и войне наш брак, никакого отношения не имеет. Лаура работает в торговой миссии. Устраивает приемы для наших дельцов, рекламирует британские товары… – Наримуне сам предпочитал английские ткани.

Приглашение подписал министр двора. Посмотрев на дату, Наримуне облегченно выдохнул. Прием намечался на следующей неделе, после его возвращения из Сендая:

– Завтра, – сказал себе Наримуне, – завтра я приеду на север. Дворецкий меня встретит на вокзале, с машиной. Дороги хорошие, через два часа я буду в санатории, в той деревне, где мой уважаемый дед инженерному мастерству начинал учиться, где Эми-сан в монастыре жила… Надо сделать пожертвование, в честь рождения ребенка, – напомнил себе граф:

– А если что-то не так пойдет? Или идет… – в телеграмме сообщалось, что ему надо приехать в Сендай. Это значило, что роды начались. Наримуне вспомнил письма Лауры. Девушка отправляла конверты в Маньчжурию:

– Все шло хорошо. Все и будет хорошо, – уверенно сказал себе граф, – мы увидим сына, или дочку. Йошикуни, или Эми… – он занес в календарь дату приема во дворце, и вызвал звонком Акихиро-сан. Секретарь убрал со стола: «Зорге-сан ждет, ваша светлость».

– Зовите, – велел Наримуне, подойдя к зеркалу. Он провел ладонью по темноволосой голове, поправил галстук и сбил невидимую пылинку с лацкана пиджака. Он шил костюмы и рубашки и портного, учившегося на Сэвиль-роу, в Лондоне. Наримуне понял, что улыбается: «Завтра. Осталось совсем немного». Дверь за его спиной скрипнула: