Эпоха зрелища. Приключения архитектуры и город XXI века - Том Дайкхофф

Новым поколением архитекторов это не осталось незамеченным. Заха Хадид и Даниэль Либескинд, Херцог и де Мёрон, а также Рем Колхас уже скоро будут господствовать на городских горизонтах по всему миру. Восходящие звезды жаждали сотворить архитектуру нового типа на пепелище «павшего» модернизма – архитектуру, которая была бы более близка массам в век средств массовой информации и, не в пример своим предшественникам, эти мастера не столь пренебрежительно относились к связям с общественностью. И в этом были весьма дальновидны.

Это поколение рассматривало реальные здания как одну из многих форм медиасредств. Они были учениками поколения, которое, в свою очередь, взрастало на французской критической мысли таких философов, как Ролан Барт и Жан Бодрийяр, получившей распространение в университетской среде в 1970-е годы. Один из отцов этого нового поколения, Бернар Чуми, опубликовал ряд трудов, начиная с серии мини-постеров «Реклама архитектуры» (1976), в которой использовал игры с сексуальностью, сюрреализмом и подсознательным влечением, которые затем на десятилетия сделались нормой среди рекламных агентств на Мэдисон-авеню. «Невозможно создать архитектуру прямо в журнале или через рисунок, – считал Чуми. – Единственный способ тут – заставить поверить. И вот, подобно тому как рекламные объявления архитектурной продукции (а также сигарет или виски) сделаны для того, чтобы вызвать влечение к чему-то, что существует за пределами глянцевой иллюстрации, подобную цель имеют и настоящие блоки: вызвать влечение к архитектуре».

Это новое поколение архитекторов признало значение изображения. Они умеют потрафить медиа, алчущим визуальной стимуляции, – талант, который стал жизненно необходимым, когда забрезжил восход эпохи интернета. Им также была понятна власть бренда. Они понимали, что, подобно своим зданиям, сами представляют собой бренды. Они монетизировали свой артистизм, насколько были в состоянии, создавая даже диффузные линии распространения. Если целый дом не по силам, как насчет дизайнерского тостера? Спроектированный архитектором objet стали продвигать в восьмидесятые, самое дизайнерское десятилетие, фирмы вроде «Алесси», которая наняла вполне до этого серьезных архитекторов вроде Нормана Фостера или Альдо Росси разрабатывать чашки, чайники, штопоры и тарелки для сыра. С тех пор сделки по продаже лицензий на «подпись» или бренды «знаменитых архитекторов» получили самое широкое распространение.

ZHA – фирма, основанная покойной Захой Хадид, к формированию бренда в архитектуре вовсе не архитектурными средствами относится, возможно, серьезнее всех. Через посредство ряда компаний, зарегистрированных на ее имя, Хадид создавала ювелирные изделия, обувь, сумки для «Фенди», вазы для «Лалика», флаконы для духов для Донны Каран, кроссовки для «Адидаса» – совместно с поп-звездой Фарреллом Уильямсом. Маха Кутай, руководитель команды дизайнеров фирмы, пояснила журналисту газеты «Гардиан»: «Чтобы создать архитектуру, требуется много лет, в то время как с подобной продукцией на рынок можно выйти в течение года»[196].

Продукция ZHA – высшего сорта: в 2005 году стол «Аква» ушел на аукционе в Нью-Йорке за двести девяносто шесть тысяч долларов; тогда это была рекордная сумма для вещи, проданной при жизни дизайнера. Имеется также продукция попроще: «коллекция для повседневной жизни», дебютировавшая в 2014 году в универмаге «Хэрродс»; хотя, чтобы приобрести ее, предполагается соответствующий стиль повседневной жизни. «Мы стремимся к разумным ценам, которые можно встретить на торговой улице, – заявил журналисту „Гардиан“ главный менеджер фирмы Кристиан Гиббон, – и которые при этом способны вдохновлять»[197]. Понятия разумности и способности вдохновлять, однако, как и многое другое в жизни, относительны. Чашки стоят от 38 фунтов, блюда – 9999 фунтов. В продаже ароматизированные свечи, подстаканники, флаконы и шахматы (по акции за 4860 фунтов). Все предметы разработаны в тех же самых приложениях, что используются при проектировании зданий, отчего у тех и других схожие формы: и у флакона для духов, и у башни офисного центра.

Осознало это поколение и важность того, как оно представлено в медиа. В эпоху города-предпринимателя нет смысла, подобно Говарду Рорку, укрываться в каменоломне. Ты должен быть там, где камеры. Мне хочется думать, что перелом наступил в 1996 году, когда «Би-Би-Си» показывал документальный фильм о строительстве Современной галереи Тейт в Лондоне. Съемочные группы, надо полагать, неделями преследовали знаменитых архитекторов Пьера де Мёрона и Жака Херцога. Нет сомнения, что это было назойливое, но неизбежное зло. Но вот в одной сцене Жак Херцог оборачивается к оператору и режиссеру и со своим наигранным швейцарским акцентом просит не снимать его под определенным углом. Это был момент просветления и честности, равно как тщеславия и самовлюбленности: архитектор наконец признает, что у него имеется и дурная сторона, а не только хорошая.

Кто платит по счету?

Тот самый американский архитектор Филип Джонсон был известен много чем: остроумием, симпатиями к нацистам, тем, что построил здание первого ядерного реактора в Израиле; но только не моральными качествами. «Я буду работать на самого Сатану, если он соберется что-то строить», – шутил он. На деле всего ближе к украшению штаб-квартиры Старины Ника он подобрался, когда проектировал стеклянное факсимиле Дома парламента для кувейтской нефтяной компании в лондонском районе Саут-Банк в 1980-х (по счастью проект не реализован). Когда спустя десять лет его спросили: стал бы он строить для Адольфа Гитлера, он парировал:

– Кто знает? Это было бы для любого соблазном.

У архитекторов давние и не слишком уж сложные отношения с властью. Обычно они ее любят. Немного диктатуры при получении разрешения на проектирование не помешает. Если меценатов и архитектурных проектировщиков за несколько последних тысяч лет посадить в комитет по корпоративной социальной ответственности, то многие, если не большинство, потерпят неудачу: гротескные условия труда, сомнительная политика, кровавые деньги. Достаточно вспомнить хотя бы прекрасные памятники древнего Рима, Греции и Египта или здания восемнадцатого столетия в британских городах, построенные рабами. Немногие среди архитекторов в последние десятилетия могли бы зайти так далеко, чтобы искать расположения у нацистов (хотя Миса ван дер Роэ и Ле Корбюзье к тому склоняли); однако между адским пеклом и матерью Терезой существует бесконечное множество оттенков серого – теневых клиентов, соблазняющих архитекторов подписать сделку с дьяволом и реализовать их величественные планы.

Тем более – сегодня. После того, как политическая экономия развернулась в сторону глобального свободного рынка, архитекторы, словно бестолковые туристы, всё чаще оказываются по делам службы за рубежом – в дальних странах, о которых мало что знают. Всё проще и проще становится нарваться на неприятности. Одна из профессиональных опасностей для западных архитекторов заключается сегодня в том, что бóльшая часть денег в мире, следовательно, бóльшая часть власти в мире, следовательно, и бóльшая часть средств, выделяемых в мире на строительство, пребывает в местах, где сложились не совсем простые отношения с