Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2 - Валерий Перевозчиков

Приватные концерты? Нет, никогда в жизни частных концертов он не давал, по крайней мере, я о них ничего не знаю. Сколько ни умоляли его, какие бы деньги ни предлагали, он никогда не соглашался.

В Тбилиси один человек через наших общих знакомых долго уговаривал Володю, приглашал в гости. Наконец Володя согласился, и мы туда поехали. Приезжаем: большой двор, накрыты столы — и полный двор гостей! Человек, наверное, сто пятьдесят… Сидят наготове с магнитофонами! Володя посмотрел на все это, развернулся: «Поехали отсюда». А вот за границей такие концерты были, там к этому совершенно другое отношение.

Раздавал деньги? Никогда! При мне был только один случай — в 1979 году в Ташкенте он отдал сто рублей французам. У французских туристов не было наших денег, а за франки их не хотели кормить в ресторане. Володя подошел к ним, спросил по-французски: «В чем дело?» Вытащил и отдал им сто рублей. Они спрашивают: «Как же мы вам отдадим?» Володя ответил: «В Париже отдайте Марине Влади».

Вообще умел вести дела, знал цену своей работе, своим деньгам, понимал, что они заработаны. Это важно — почему-то никто не задумывается, как он жил чисто материально… А ведь бывали моменты, когда просто экономил…

Последнее время понимал свою величину и очень точно знал, «сколько он стоит». Пригласили Володю на итальянское телевидение. Спрашивают: «Сколько стоит ваш съемочный день?» — «А сколько берут за день работы Мастроянни, Пол Ньюмен?» — «Примерно тысячу долларов…»

За эту съемку, она проходила в Москве, Высоцкий получил тысячу долларов.

Квартира на Малой Грузинской Володе не очень нравилась, последние годы хотел поменять ее, мечтал сделать студию — пусть маленькую, пусть даже на чердаке… Даже смотрел варианты обмена в одном из арбатских переулков. Квартира после Володиной смерти вроде бы та — и стены те, и мебель, но духа его там уже нет… У Высоцкого всегда была какая-то неустроенность, всегда была какая-то напряженность… Трудно объяснить это словами: бывает уют, бывает неуют, а у Володи всегда чувствовалось напряжение — как натянутая струна. Пять лет мы общались очень близко, и только, может быть, раза два Володя был такой распахнутый, открытый — просто сидели всю ночь и разговаривали.

Жил и работал с невероятным напряжением. Срывался… Я даже чувствовал, когда это может начаться. На одном из заводов после концерта директор угощал кофе, на столе стоял коньяк. Вижу, Володя начинает подливать в кофе коньяк, несколько капель… Но если завязывал — держался полгода, год, иногда больше.

В общении Володя был нормальный человек: если ему был интересен собеседник, то и он к нему относился с интересом. Ревниво относился к успеху у женщин. А иногда вдруг становился таким заботливым, вникал в такие твои мелочи, что становилось даже неудобно. Никогда не забуду один случай. Мой сын сломал руку. Поздно вечером мы привезли его в больницу, дежурил врач — молодой парень. Видим, что он не очень уверенно себя чувствует, наверное, таких операций еще не делал… Попросили, чтобы операцию сделал более опытный хирург. Оказалось, что это очень сложно — нужно разрешение главного врача, нужно уговорить опытного хирурга, а уже почти ночь… Звоню Высоцкому — он бросил все, а в Москве была Марина, и всю ночь занимался этим делом. Взял разрешение у главного врача и добился, чтобы операцию делал заведующий отделением.

Вообще Илюшку моего очень любил. Часто привозил ему разные вещи. Подарки… Дарение — это было для него одна из самых приятных процедур в жизни. Володе доставляло удовольствие видеть, как люди радуются… И если, например, вещь подходила, Володя так радовался, как будто купил это себе.

Панибратства, амикошонства не терпел. Очень точно чувствовал интонацию — с уважением относился к тем, кто понимал его величину. Если чувствовал хотя бы попытку панибратства — взрывался, становился жестким человеком.

Поэтов, писателей, художников сторонился… Ведь Володя был до болезненности самолюбив — боялся снисходительного отношения. Стихи читал только Межирову и Самойлову… И мне показалось, что они отозвались о его стихах не так, как бы ему хотелось. Просто обожал Ахмадулину, так мечтал, чтобы она назвала его поэтом…

Почему он не дал в «Метрополь» новые вещи, а дал старые? Почему вначале дал согласие Шемякину на публикацию «Парижских бесов», а потом запретил? Володя не хотел, чтобы его поэзия пошла оттуда…

Я не уверен, что кто-нибудь еще знал про стихи, потому что Володя очень болезненно к этому относился. Мне кажется, он просто боялся, что его раскритикуют, что скажут: «Это не стихи…» Но в себе он не сомневался, он свою миссию сознавал. И если бы кто-нибудь из ведущих поэтов поддержал его тогда, он бы нашел возможность напечататься. Я в этом абсолютно уверен.

В 1978 году я долго думал, чем бы таким особенным порадовать Володю к его сорокалетию. И, зная его трепетное отношение к печатному слову, попросил ребят, которые крутились в театре, сделать расшифровку песен. Они сделали, в театре их напечатали, и еще сырые листы я отдал в мастерскую переплести. Получилось два небольших томика.

И когда я ему их принес… Я сам не ожидал такой реакции! По-моему, дороже подарка Володя не получал за всю свою жизнь. И тогда я понял, что он будет всерьез заниматься рукописями. Привожу этих ребят, Володя их поблагодарил… И в благодарность за труд — а труд они действительно проделали большой — он стал пускать их на концерты, давал возможность записывать… Он даже стал петь песни по их просьбам, хотя терпеть не мог петь по заявкам.

Я стал уговаривать Володю, чтобы он дал им разобрать рукописи. «Володя, ребята же серьезно работают». А он отвечает; «Вот сиди и разбирай сам». — «Времени нет, да я и не специалист». Еле уговорил… Кстати, Володя очень ревниво относился к своему архиву. Системы там никакой не было, но если покопаться, все можно было найти.

И Володя при мне выдает им толстую пачку рукописей. И после того как он их отдал, началось что-то странное… Они начали приезжать, советовать: «Вот если бы эту строчку чуть изменить…» Володю это стало раздражать. Несколько раз он говорил; «Ты им скажи, чтобы они вернули рукопись». А те: «Да, да, мы привезем…» Но так рукописи они и не вернули.

После выступления в Париже на вечере советской поэзии Володя, как мне кажется, окончательно понял свой масштаб. Вы знаете, он очень хотел выступить в Политехническом. Весной 1979 года наконец-то удалось пробить выступление Высоцкого в Политехническом… Вопрос решался на уровне Отдела культуры ЦК. Все было хорошо, даже была выпущена его официальная афиша.

Вечером — концерт, а утром я поехал в Политехнический музей, для Высоцкого было оставлено двести билетов. Приезжаю — афиши уже нет, и мне говорят, что был звонок из Отдела пропаганды ЦК··. Выступление Высоцкого отменили. Кстати, он мечтал, чтобы на этом вечере его представляла Белла Ахмадулина. Но почему-то Володя накануне ей не позвонил… Может быть, подсказала интуиция.