Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2 - Валерий Перевозчиков

Последние месяцы все завязалось каким-то узлом. В последний раз, весной, страшно не хотел лететь в Париж, сделал все, чтобы опоздать… А перед этим был трудный и долгий разговор с Мариной. И понимание ему нужно было тогда, не осуждение, не советы, а понимание! Проповедников и советчиков хватало, а вот быть рядом, разделить боль… Его болезнь… Как потом мне сказал врач: чем высокоорганизованнее интеллект, тем быстрее он разрушается.

Но все, кто теперь пишет, вспоминает о Высоцком, знали, каким он был. Не пойму, зачем мы делаем жизнь за него? Зачем скрываем, зачем приукрашиваем?.. Тогда мы многое не поймем в его творчестве, а потомки — тем более.

У Володи было обостренное чувство собственного достоинства — только очень близкие люди знали об этом. Жесткий, взрывался, это была форма самозащиты: лучше не допустить, чем открыться. Он бывал очень благодарен, если ты терпишь его капризы, и никогда не забывал об этом.

Ведь в чем главное противоречие его жизни?.. Он чувствовал себя гением, небожителем, а жить приходилось на земле, на этой земле, на нашей земле… Он вынужден был идти на какие-то компромиссы, вынужден был связываться с не очень чистоплотными людьми, вынужден был «добывать деньги». А он имел право на жизнь без проблем, на чисто человеческие радости…

Помню, как он привез «мерседес», как он его показывал, как он им гордился… Просто как ребенок. И Володя был уверен, что его поймут… Почему какой-то советник посольства имеет все, а Высоцкий, которого знает вся страна…

А в конце концов все его человеческие усилия пошли прахом… Остались долги, дачу Володарский развалил, меха для Марины просто сгнили… Но осталось главное — поэзия! Он состоялся в главном — в стихах! И получается, что люди такого масштаба, такой величины живут и работают только в отдачу.

Конечно, Володя знал, что до конца не понят даже самыми близкими людьми, и страдал от этого. Меня все время гложет одна мысль: если бы кто-нибудь из больших поэтов сказал Володе тогда: «Ты гений!» Но ведь серьезного разговора о поэзии так и не произошло при жизни… А он страшно хотел этого! Это не просто уязвленное авторское самолюбие — здесь была трагедия. Да, успех! Да, он знал, что его любят люди… Но уровень восприятия? Ведь Володя воспринимал себя на уровне Есенина, Пастернака. А ведь так оно и было… Так оно и есть.

Март 1986 г.

VIII. ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ ЛЮБИМОВ

Сейчас я вместе с вами слушал песню Володи, с которой начинается наш спектакль. Он пел своим странным тембром. Вы знаете, что тембр голоса менялся у Владимира. Сейчас он пел очень ясным голосом. Прекрасные слова отобрал для этой песни.

Что о нем самое существенное хотелось бы сказать? Что это явление, конечно, удивительное. И при жизни многими, к сожалению, непонятое, — многими его товарищами, коллегами и поэтами. Он рожден был поэтом. Имел дар божий — поэта. Это был замечательный русский поэт. И это было во Владимире самое ценное.

У Володи была необыкновенная любознательность и необыкновенное умение притягивать к себе людей. Это редкий дар. Он часто сам говорил: «Я сочинял песни для своих друзей и пел их в очень интимной компании..» А потом они стали расходиться кругами бесконечными и охватывать всю нашу огромную и необъятную страну. И эта интонация дружеская, расположение необыкновенное, с которым он пел своим друзьям, она у него осталась до конца. У него был дар удивительный, он умел любить человека. Поэтому к нему так тянулись люди.

А если брать его блатной цикл, его ведь тоже не понимают… Про него ведь такие небылицы плетут… Но это связано с тем, что он уже при жизни был какой-то легендой. К нему, вы знаете, шли тысячи писем… «Вы, как бывший уголовник, так прекрасно написали… Поняли сердцем… Я перековался…» А ведь он писал эти песни пародийно, стилизуя, проходя через все слои людей. У него необъятная палитра песенная. Ведь у него восемьсот с лишним песен. Это же надо успеть написать! А сколько у него осталось стихов! Ну меньше, конечно, но ведь архив не весь еще разобран. Хотя я знаю, что и проза у него есть. Такого обилия не ожидал даже я, близко его знавший… Я не думал, что у него столько осталось стихов, на которые он не писал музыки. Владимир говорил очень часто, что последнее время он больше работал с бумагой и карандашом, а не с магнитофоном и гитарой. И одна из целей нашего спектакля была даже полемической — показать и поэтам и людям, которые считают его только песенником, что его стихи — это высокая поэзия. Я-то убежден, что это — высокая поэзия. И это доказывает любовь к нему миллионов людей. Это же все-таки удивительное явление, что в любой день со всей страны к нему на Ваганьково приезжают люди, просто постоять. Зачем? Вот хочется задать вопрос: зачем? Значит, они с духовной какой-то жаждой приезжают? Значит, он умеет утолять духовную жажду людей. Они приезжают к нему — к легендарному, к бесстрашному человеку, который спел все, что хотел. Он открыл необъятные новые темы, которые часто многие поэты боялись и затрагивать. Почему его песни так пошли в народ? Сейчас же говорят его словами. Муж хочет утихомирить жену и говорит ей сурово: «Ты, Зин, на грубость нарываешься!» Если иронически кто-то хочет сказать, то говорит: «Жираф большой, ему видней». То есть он, как Грибоедов, входит в пословицы, его песни становятся истинно народным достоянием. Это же тоже удивительное явление.

Едут двое военных, проездом через Москву. «Сколько у нас в Москве времени? Сорок минут? Значит, куда податься?» А второй говорит: «То есть как это — куда податься! Сразу на могилу к Володе!» Они сорок минут в Москве, они проездом, но идут на Ваганьковское. Значит, чувствуют потребность прийти к нему на могилу.

Я был с ним в войсках, в суровой такой обстановке, и очень крупный военачальник говорил, что он просто завидует дару этого человека влиять на людей. «Какая у него сила, какая у него огромная энергия — взять людей и заставить их слушать затаив дыхание! Это качество хорошо иметь полководцу». С совершенно разных сторон об этом человеке говорят удивительные вещи, просто удивительные.

Володя был азартный человек, очень любил бывать всюду, бывать в разных компаниях, жадно слушал людей. Он не читал наставления и не учительствовал, а именно слушал. Вдруг исчезнет: то пойдет в подводное плавание, и моряки рисковали, брали его с собой, то летчики брали его в самолеты, альпинисты брали в горы. А он им давал силу. Все они говорили, что лучше себя чувствуют, когда с ними Высоцкий, как-то спокойней. уверенней.

Для меня Володя — прежде всего поэт. Прежде всего. Он был прекрасный актер, потому что он был личностью. Он всегда со сцены нес какое-то свое ощущение мира. Я уже не говорю о том, что всегда у него поразительно звучал текст. Потому что Володя понимал, что такое слово и как трудно слово отбирать. У него удивительные стихи, по форме безукоризненные, и кажется, что это давалось ему легко. На самом деле, когда смотришь внимательно его стихи, то поражаешься их законченности, их гармонии. А сколько у него набросков бесконечных! Он очень много работал над словом.