Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2 - Валерий Перевозчиков

Июль. Должен был лететь ко мне… Не доехал до аэропорта — вернулся. 23-го я прилетаю в Москву, из аэропорта — прямо к нему. Нина Максимовна: «Володе плохо»… Решили вызвать врачей — обычно его забирали в Склифосовского. Врачи — знакомые ребята— приехали уже без меня. Видят такое дело: «Давайте его заберем…» Но не было свободного бокса, эта бригада работала через день, и решили забрать его 25-го утром…

24-го Володе снова было плохо. В этот день я несколько раз заезжал на Малую Грузинскую… Последним уехал Валера Янклович, часов в двенадцать. Остался врач, который спас Володю в Бухаре (у Володи тогда остановилось сердце, он сделал укол адреналина, и сердце заработало). Я звонил часа в два, врач ответил: «Все нормально, спит…» Володя спал на маленькой кровати, которая тогда стояла в большой комнате.

И вот без двадцати четыре звонит врач: «Приезжайте, Володя умер». Я сразу же приехал.

Дома Володя лежал в спальне. Звонил два раза Гречко. Спрашивал, не нужно ли чем помочь…

Похороны. В катафалке сидели рядом с Мариной. Никогда не видел ее такой растерянной, потрясенной и испуганной. Ведь что творилось… Сотни тысяч пришли попрощаться с Володей. Она прижалась ко мне и говорит: «Вадим, я видела, как хоронили принцев, как хоронили королей, но ничего подобного я никогда не видела».

Памятник. Вначале думали — большой, дикий камень; наши ребята нашли очень интересный камень — разновидность трактолита, очень редкая, — и привезли в Москву… Марина предложила свой вариант — настоящий небесный метеорит, вправленный в строгий земной камень… Но Володины родители выбрали скульптуру Рукавишникова. Памятник будет из металла, из камня Володя не получается…

После Володиной смерти Марина обратилась с письмом к Брежневу. Письмо было примерно такое: «Я в первый раз обращаюсь к Вам… Моя единственная просьба — передать квартиру мужа его матери. А квартиру Нины Максимовны оставить сыновьям Высоцкого…» В несколько дней все было сделано…

В первые годы, когда мы только что познакомились, я его спрашивал после концертов: «Володя, а народу было много?» Он быстро это схватил и потом: «Вадим, народу было много», — всегда были первые его слова.

Вы понимаете, ведь жил один из интереснейших людей нашего времени. Я его любил и как человека, и как поэта. Я в жизни повидал интересных людей, но глубже и интереснее Володи я не встречал.

1985–1986 гг.

РИММА ВАСИЛЬЕВНА ТУМАНОВА

Володю Высоцкого я долгое время знала только по пленкам. Вадим прилетает, привозит пленки — Высоцкий! А чего он хрипит? Чего орет? Ничего я тогда не понимала. Да и качество, и запись, и воспроизведение— все это было кошмарное. А потом, песни — это же «Нинки» были, все эти подворотни… Меня даже в детскую комнату один раз вызвали за Высоцкого: «У вас из окон орет этот Высоцкий!» Сказали, что я развращаю молодежь…

Приезжаю в Москву, дорога сумасшедшая, меня укачивает… Захожу домой, сейчас бы стакан горячего чая и спать. А Вадим говорит (они уже дружили): «Риммуша, ты знаешь, что Володя мне вчера спел…» И опять врубает этого Высоцкого! Боже ты мой! Да я и видеть его не хотела…

И в первый раз я увидела Володю, когда Вадима не было. Просто звонок в дверь, я выхожу… Смотрю — стоит. Он же небольшого роста. Но улыбка-то до ушей! Но рожа-то симпатичнейшая! Пошутила: «Господи, такой малый, а уже ВЫСОЦКИЙ!» Он смотрит. Потом — на тебе, с порога: «Римм! Я так жрать хочу!» Он это так сказал, что я растаяла вконец и от меня вообще ничего не осталось. Я помчалась на кухню, стала там что-то готовить… Он попробовал и спросил серьезно: «Что это такое?» А я говорю: «А-а, вкусно? Твоя Марина никогда так не сделает…» — «Да ладно тебе, она хорошая баба!»

Марина… По моим скромным понятиям, она — человек, безусловно, одаренный. Но она очень хладнокровный человек, с сильным характером. С сильным! Володе ведь и нужен был сильный характер, ему не нужна была размазня…

Марина относилась ко мне очень хорошо… Правда, только потому, что я была женой Туманова… Но когда мне было очень плохо, я лежала в больнице, Марина во Франции доставала мне лекарства, пересылала самолетом… У меня до сих пор хранится ее записка, как надо этим лекарством пользоваться.

Я и все Володины подарки храню — целый ящик! Однажды привез шикарный набор авторучек: «Римма, ты же, наверное, что-то там пишешь!» Я посмотрела на них: «Володя, что я, сумасшедшая?! Такими вещами не пишут, такими вещами хвастаются!»

Щедрость его — она же никакого предела не имела. У него что-то заведется, малейшее что-нибудь—. он должен всем подарить, всех сделать счастливыми! И смотрит в глаза: нравится или не нравится, счастлив ты в этот момент или нет?

Он же все раздаривал, да и раздавал просто., У кого какое несчастье — к нему… Пришла к нему женщина, что-то случилось с дочкой. Володя открывает шифоньер, вещи вот так собрал — в том числе и Маринины — и отдал… Мне Вадим это рассказывал, а я говорю: «Ну, Марина ему всыплет!» — «Нет, что ты! Ничего не скажет, она просто знает Володю».

Вадиму привезли подарок, такая красивая бочечка с обручами, изумительная, настоящая «омулевая бочка». Я говорю: «Вадим! Омулевая!» А Вадим: «Давай Володьке отдадим!» Я засопела: «Опять Володьке? Если что у нас вкусное в доме — все ему…» — «Ну, Римм! Ну давай отдадим! Ему будет так приятно, ведь он в жизни не ел из омулевой бочки!»

И мы поехали с этой бочкой к Высоцким. Приехали. А Володька сразу понял, что мы есть хотим. «А мы сейчас что-нибудь придумаем! Мы сейчас что-нибудь придумаем!» И вот он носился туда-сюда, что-то подавал…

А Марина развлекает гостей шемякинским альбомом— большой альбом, красивый. В прекрасном исполнении. И я его просматриваю. Естественно, ничего такого я нигде видеть не могла. А там было изображено, к примеру, такое: большое поле, а на нем — во взвешенном состоянии всякие черепа… Марина у меня спрашивает: «Ну как?» — «Мне кажется, что никто ничего не понимает, когда смотрит на эти шемякинские вещи». — «Но он же столько денег заработал за очень короткий срок!» — «Ну и что, может, это назло нам там его покупают… Ведь ничего же не понятно!»— «Ну, возможно, здесь что-то о потустороннем мире, что-нибудь о высшем смысле нашей жизни…»

Я перевернула еще листа два, а там вообще была какая-то синяя рожа со слоновьим хоботом. Марина говорит: «А это как тебе?» Я бы могла, конечно, изобразить: «Ах какая экспрессия! Какие краски! И как меня все это воодушевляет!» Но я честно сказала, что ничего не понимаю. И никто ничего здесь не поймет. Марина была поражена, даже немного шокирована· «Когда мне очень тяжело, я смотрю на эту картину.» Ну а я отвечаю: «Тогда, Марина, тебе, наверное, не было тяжело по-настоящему…»