Кинбурн - Александр Кондратьевич Глушко

Хотя Чигрину и хотелось поработать с лоцманами на галерах, Мусий Иванович не советовал ему появляться в Екатеринославе.

— Лучше от греха подальше, — сказал он. — потому как, лихо в угол, дураки еще не перевелись. Подождешь нас в Кодаке. Поведем с тобой главное судно.

За время длительного путешествия на юг Сегюр увидел много необычайного. До сих пор еще стояли у него перед глазами гигантские костры вдоль заснеженной дороги, пылающие горы на берегах Днепра, огромные толпы в городах. Но разве меньше пороха и селитры сжигалось на грандиозных фейерверках в Версале? Разве не поражали его бесконечные каре муштрованных прусских солдат, которые, будто заведенные одной пружиной, чеканили шаг мимо Фридриха Второго на широченном берлинском плацу? Не роскошь многочисленных балов и даже не расточительство русских вельмож удивляли в этом путешествии французского посланника. Он хорошо помнил, с какой пышностью устраивались на его родине многочисленные охоты с участием королевской семьи. Иначе и не представлял себе придворную жизнь, развлечения высшего света как во Франции, так и в России. Удивляли, даже сбивали с панталыку Луи-Филиппа загадочные силы, действовавшие независимо от двора, от верховной власти, иной раз даже наперекор ей, они изменяли, двигали огромную державу, подобно сотням весел, которые гнали недавно тяжелые галеры по полноводному Днепру вперед.

Царский кортеж отправился из Екатеринослава, как и всегда, после завтрака. Сегюр ехал в открытом ландо, вдвоем с де Линем следом за экипажем Потемкина. Четверо вороных быстро бежали по накатанной дороге, справа от которой зеленым свитком разворачивалась, туманилась вдали степь.

— Какая равнина! — выразил восторг де Линь, осматривая степной простор. — Даже венгерский Альфёльд не дает такой свободы глазам. Правильно поступил князь, что снова пересадил нас на коней.

— Но в экипаже мы лишены тех удобств, которые имели на судне, — возразил Сегюр. — Согласитесь, Шарль, четыреста миль на колесах — утомительно.

— Мы же будем отдыхать, — сказал принц. — Потемкин хвалился мне, что до Херсона устроил двадцать пять станций, где нас ждут уютные квартиры и десять тысяч свежих коней. А галеры, — пристально посмотрел он на своего спутника, — все равно не прошли бы через днепровские рифы. Так что не жалейте, граф.

— А чего мне жалеть, — равнодушно пожал плечами Сегюр. — Я только думаю, что́ они будут делать с теми роскошными судами? Ведь восемьдесят галер — целый флот.

— Что будут делать? — переспросил де Линь с саркастической улыбкой. — Покинут, разломают или сожгут на кострах. Разве вы не знаете, в России только монарх цивилизованный, а народ темный и полудикий.

Сегюр дипломатично промолчал, хотя и не во всем был согласен с принцем.

Обедали и отдыхали в имении екатеринославского губернатора Синельникова. Его двухэтажный деревянный дворец возвышался на крутом берегу Днепра. Река гремела внизу десятками водопадов, бешено взвихренными струями прорывалась между каменными выступами, билась гривастыми волнами о гранитную скалу, громоздившуюся над водой. С широкого, увитого диким виноградом балкона, где пили кофе, Сегюр увидел галеру «Днепр» и удивился. Судно стояло выше порога, а вдали утопали в дымке другие галеры, шедшие в кильватер под парусами. Сегюр перевел взгляд на Екатерину, что сидела в кресле перед фигурной балюстрадой и, как ему казалось, с затаенным испугом наблюдала за неистовым кипением прегражденного крутыми валунами течения. «Неужели эта самоуверенная владычица, — подумал Луи-Филипп, — имеет намерение поразить нас для собственного удовольствия еще каким-нибудь зрелищем?» Граф не знал, что затевается здесь, возле гранитных скал на Днепре, но понимал, что ни один шкипер никогда не отважится повести судно через этот ужасающий каменный частокол.

— Как называется порог? — не оборачиваясь, спросила царица Синельникова, стоявшего рядом с Потемкиным за выгнутой спинкой ее кресла.

— Ненасытец, ваше величество, — услышал Сегюр ответ губернатора. — А еще местные лоцманы называют его между собою Дедом или Ревучим.

— Лоцманы, — ироничным тоном повторила Екатерина. — Неужели и вы хотите убедить меня, что порог судоходный?

— На Днепре, государыня, — вмешался Потемкин, — есть умелые лодочники. Они...

— Оставьте, князь, — прервала его царица. — Ваши лоцманы, лодочники и в глаза галер не видели. Не понимаю, как можно всерьез говорить об их умении?

— Но ведь они, государыня, провели уже суда через четыре порога, — напомнил Потемкин.

Екатерина молчала. Отчужденно смотрела на серую, уступчатую скалу.

— Делайте как знаете, — наконец утомленно сказала она. — Не заберу же я галеры с собой в Тавриду, а тем более в Петербург. Здесь они тоже не нужны.

— Воля ваша, — втянул голову Потемкин, и впервые за время знакомства с князем Луи-Филипп увидел на его лице растерянность. «Очевидно, — предположил граф, — «светлейшего» тоже охватывали сомнения».

Золотые стрелки карманных часов Сегюра показывали четыре, когда флагманская галера «Днепр» снялась с якоря и тихо, с зарифленными[97] парусами подошла к порогу. На ней было всего два человека. Один стоял на носу, держа за рукоять длинное, нацеленное вперед, будто таран, весло, фигура другого виднелась у руля, который будто острым ножом рассекал за кормой галеры темную воду.

На балконе губернаторского дворца наступила тишина. Императрица, придворные, иностранные послы впились глазами в судно, которое мчалось на грохочущую, вспененную гряду подводных камней. Сверху Сегюру хорошо было видно, как его подхватило ускоренным, бурлящим течением и понесло, раскачивая, по запутанным водным лабиринтам.

В какие-то моменты казалось, что длинной галере не увернуться, не миновать тупореброго камня, преграждавшего быстрину. Затаив дыхание, Луи-Филипп ждал, что сейчас затрещат, ломаясь от страшного удара, судовые шпангоуты[98], толстые просмоленные доски, зазвенит разбитое стекло павильонных окон. Но пролетела секунда, другая, а галера неслась вперед, неизвестно как обойдя опасный риф. На крутом водопаде судно резко пошло вниз, нырнуло острым носом в разбушевавшийся водоворот. Только фонтаны вспенившейся воды поднялись на том месте, где только что находилась корма галеры.

— Ну что, Григорий Александрович, финита ла комэдиа? — со злорадно-торжествующим видом обернулась к Потемкину Екатерина.

Сегюр видел, как побледнело и вытянулось лицо «светлейшего», как сник губернатор, не ожидавший, наверное, такой внезапной гибели главного судна.

— Меня... заверяли... здешние проводники сами взялись... Настаивали даже... Говорили, что ходили уже, и не раз, через порог, — краем уха слышал Луи-Филипп оправдания Потемкина, вспоминая недавний разговор с де Линем.

«Неужели прав был Шарль?» — только и успел подумать граф, потому что удивленные восклицания, оживление на балконе снова привлекли его внимание к страшному, бурлящему порогу.

Подойдя к