Нашествие - Юлия Юрьевна Яковлева

И быстро отошла. Обнажёнными плечами, шеей, затылком она чувствовала оставшееся позади неё недоумение.

Облаков глядел, глядел. Шарф на талии вдруг стал тесным, галстук — душным.

Облаков не слышал, что говорили рядом. «Молва не устаёт…» Каждое слово княгини жгло его, как уголь. Его втянули в беседу. Он что-то отвечал, не прислушиваясь. Зала покачивалась. Облаков выпил лимонаду. Но от него только началась изжога.

Заметив, что муж странно глядит на неё, Мари искусно свернула разговор с очередной дамой и подошла к нему с улыбкой.

— С кем вы беседовали? — спросил муж. Просто чтобы сказать что-нибудь. Протолкнуть первые слова сквозь пересохшее горло. «Молва! Уже — молва!»

— Ах, это мадам Песцова. Она рассказала, что со старой Солоухиной был удар. Совсем плоха. Сколько же ей может быть лет?

— Мари.

— Я думала, она давно…

— Мари!

Жена удивлённо умолкла и посмотрела ему в глаза:

— Что такое?

— Я желал бы, чтобы вы приказали прислуге укладываться.

— Что?

— Как только разъедутся гости. Утром вы сможете отправиться.

Он увидел, что в залу снова входят Бурмин и губернатор.

— Николя, ты хорошо себя чувствуешь? — встревожилась.

«И как похоже изображает, что встревожилась! Будто ей впрямь до этого дело».

— Я чувствую себя отлично.

Между бровями Мари появилась складка:

— Могу ли я узнать, что случилось?

— Я объяснюсь, если вам угодно. Когда уедут гости.

— Я желаю знать немедленно.

Облаков улыбнулся поверх её головы — зала была полна, на них могли смотреть.

— Вы немедленно возвращаетесь в Петербург, — спокойно объяснил он.

Она возмущённо побледнела. На лице проступила розовая пудра.

— Вы… — начала она.

— Мари, я не утверждаю, что вы дали повод. Но разговоры начались…

— Разговоры? О чём?

— …И я не позволю даже намёкам коснуться… — не слушал Облаков.

Возмущённый вопль взлетел к люстре. Все умолкли. Все веера замерли. Все головы оборотились в одну сторону. Лакеи замерли с карточными столами на весу и тоже обернулись.

Посмотрели и Облаковы.

У княжны Несвицкой тряслись губы. Княгиня, её мать, была белее мела. На лицах дам, как болотные огоньки, мигали злорадные ухмылки. Тут же, впрочем, сменявшиеся выражением праведного недоумения. Воздух дрожал от жаркого восторга: «Какой скандал!»

Тишина стала ватной. Слышно стало, как капает воск. Как лопаются в бокалах пузырьки вина кометы.

Госпожа Вельде повертела головой — напустила на лицо плохо скроенное простодушие:

— А что я такого сказала?

Княжна Алина дышала как загнанное животное.

Звук решительных шагов заставил всех снова обернуться.

Бурмин подошёл к дивану, на котором расположились дамы. Остановился перед госпожой Вельде.

— Вы изволили сказать, госпожа Вельде, что вы охотно повторите и понесёте далее любой навет и сплетню. Только подлецы выслушают вас, не остановив. Простите, что вынужден вас разочаровать: здесь вы таких не найдёте.

Госпожа Вельде растерянно обвела взглядом общество:

— Это не сплетня. Я лично…

Она умолкла. Что? Читала чужое письмо?

Алина вскинула подбородок. Дала всем прочесть оскорблённую гордость на своём лице. И, ни на кого не глядя, вышла. Лакей сверкнул створкой двери.

За ней чуть не бегом поспешила княгиня. Дверь махнула ещё раз.

Госпожа Вельде начала наливаться жаркой багровой краской.

Понёсся шепоток: «Бедная княжна!» и «Злые языки».

Госпожа Вельде поднялась на трясущихся ногах. Влажными руками сжала свой старенький веер, который за весь вечер не раскрыла ни разу, потому что он давно превратился в лохмотья.

— Catherine, Hélène, Elise, — сумела выговорить. Её девочки испуганно собрались вокруг матери.

Все четверо прошелестели к выходу, стараясь глядеть перед собой.

Побежало движение — как только взгляд госпожи Вельде касался кого-нибудь, человек тотчас поворачивался спиной.

Дверь открылась. Закрылась.

Все с довольными минами повернулись друг к другу. Теперь можно было заняться княжной Несвицкой. Нет, ведь это потрясающе! Неправда, конечно. Мы не верим. Только подлецы поверят. Низко повторять сплетни. Как не стыдно такое выдумать? Но это что-то потрясающее… Ремень на шее? Он был совершенно голый? Нет-нет, прямо это не говорилось. Мужчины смущённо поглядывали друг на друга, отдувались, как после бани: мол, ну и ну.

Все сошлись на том, что вечер у Облаковых удался.

Ступени были крутоваты для её лет. К тому же княгиня была в корсете. Она начала задыхаться. А шаги дочери всё лопотали вверх.

— Aline!.. — взмолилась мать. — Aline!..

С трудом одолела лестницу. Схватилась одной рукой за перила, другой за бок. Двинулась, тяжело дыша. И чуть не налетела в полумраке площадки на Алину.

— Что? — набросилась та, как фурия. — Где же ваша философия, maman?

— Aline!.. — сипела княгиня.

На лице дочери было торжество. Во всей фигуре — ликование:

— Видели? Вы старались