Анна Леопольдовна - Фаина Гримберг

По утрам я пью кофе с принцем и старшими детьми, принцессами Екатериной и Елизаветой. Бедняжка Екатерина глуховата, ведь ее, совсем крохотную, уронили на ступени лестницы. Она, не слыша чужих слов, улыбается любому говорящему. Елизавета – самая разумная и сообразительная из всех детей, она похожа на мать и может вырасти красавицей. Мы, словно бы на театре, представляем из себя некое подобие семьи, сидя вот так, вокруг стола. Кофе и табак – две страсти принца Антона, он зовет их, почти не шутя, «своим утешением». Погода хороша. В гостиной я учу принцесс рукоделию. Вдруг мне кажется, что я замужем за этим толстым человеком по имени Антон, это мои дети; все мы живем здесь, на русском севере, как живут в Архангельске немецкие и английские купцы и ремесленники с женами и детьми. Это иллюзорное чувство длится от нескольких мгновений до нескольких минут. Обедаем мы также вместе; принц полагает, что мое общество полезно принцессам. Зачастую мы беседуем в гостиной. Принц рассказывает о военных походах, излагает девочкам сведения из географии и истории, много месяцев кряду он пересказывал им занимательные романы, написанные некогда его дедом, их прадедом. Мы говорим по-немецки. Когда дети уходят, мы еще остаемся в гостиной. Принц попыхивает трубкой. Я похвалила его умение сходиться дружески с простолюдинами. Он сказал, что русские солдаты все еще не оценены по достоинству:

– Они могут быть необыкновенно храбры и выносливы! Русский солдат – солдат победоносной империи…

Мы вспоминаем принцессу Анну. Он говорит о ней без слез, но с жаром восхваляя ее ум и душу. Однажды он сказал мне, что я красива и что моя красота могла бы быть опасна для него.

– …если бы меня все еще волновали женщины!

Оказывается, он никогда не изменял принцессе; впрочем, я так и полагала. Он очень толст, выглядит куда старее своих действительных лет, и подагрические боли мучат его.

Содержат нас прескверно, потому что пища приготавливается дурная из несвежей провизии. Для получения новых сапог и нового платья себе и детям (также и мне) приходится принцу вступать в переписку с императрицей и униженно просить у нее содействия в удовлетворении насущных нужд наших в пропитании, одежде и обуви. Любопытно, что кофием, табаком, бумагой для писания, сургучом для запечатывания писем, чернилами и перьями снабжают нас в достаточной степени регулярно. Принц шутя уверяет, что без кофию он как младенец без молока! Письма, которые он пишет Ее величеству, запечатывает он же собственной своей печатью и надписывает подле самого сургуча: «К собственноручному распечатанию Вашего императорского величества». Несколько раз присылали из Петербурга хорошее вино, и принц благодарил за эти присылы императрицу особо.

Прогулка в саду, или, как изволит выражаться Вымдонский, «в огороде», могла бы сделаться для меня прекрасным времяпрепровождением; но, во-первых, за нами следит непременно приставленный нарочно для этого солдат; во-вторых, домашняя птица – гуси и утки своим гоготаньем и кряканьем разрывают плавный ход моих мыслей, стаей переваливаются с птичьего двора в сад; и наконец, третье – это дети, бегающие с криками радости в след птицам, при этом маленькие принцы и принцессы не отличаются от детей кормилиц.

Порою словно приходишь в себя и видишь ясно все, что окружает тебя. Комнаты тесные и душные, здесь же за ширмами отправляешь естественную нужду на судне… Долго не позволялось летом распахивать окна настежь…

У нас горе. Все дети слегли в оспе. Ухаживая за больными, не имею времени для писания записок.

Одна из кормилиц шепотом и тайно пересказала мне известие об Иване Антоновиче; будто бы в доме Миллера выглянул мальчик из окошка и, глядя на солдат, работавших на овощных грядах, кричал им детски: «Полите капусту», и еще – солдату Неверову: «Не тронь, Неверов, гороху!». Я почувствовала, что бледнею.

– Какая может быть уверенность, что это именно…

– …Император, он и есть! – подхватила кормилица.

Я строго-настрого приказала ей молчать и ничего не говорить принцу. «Боже мой! – думала я. – Права ли я? Быть может, принцу необходимо знать о старшем сыне?» И я все же решилась сказать.

С большой робостью приступила я к принцу. И здесь случилось совершенно удивительное, что напомнило мне об Андрее. Принц едва взглянул на меня и быстро проговорил:

– Молчите! Молчите, прошу вас! Я знаю, что он жив. Но молчите, потому что все бесполезно…

Я выбежала из комнаты и в коридоре отчаянно расплакалась. Я вспомнила с такою яркостью, как читал мои мысли Андрей!..

Бина совершенно сошла с ума. Она заперта в комнате, солдаты стерегут ее. Из этой комнаты доносятся то и дело безумные дикие крики несчастной. Она бранит солдат, караулящих ее, русской бранью. Кажется, впрочем, бранит она их недаром, потому что солдаты дразнят сумасшедшую. Бина в ответ швыряет в них чем ни попадя – блюдом, миской, поленом. Один из солдат жаловался, что она чуть было не расшибла ему голову. Она бьет слюдяные окна. С большим трудом удалось отнять у нее нож. Позавчера она вылила на гулявших в саду принцев ночную посудину, полную испражнений.

Вечером, когда я писала в своей комнате, внезапно раздался тихий стук в дверь. Я спросила, кто, и, услышав голос принцессы Елизаветы, поспешила отворить дверь. Бедная девочка дрожала от страха. Я начала успокаивать ее, говорила, что Бина заперта надежно и не вырвется. Девочка посмотрела на меня чрезвычайно серьезно и тихо сказала, что обращение с Биной жестоко:

– Ей кушанье, как собаке, в дверь бросают, рубах мыть не берут, солдаты обижают. Давеча Зыбин приказал сержанту повалить ее и на нее сесть, а солдатам велел ее связать, и так час поры держал, пока не умилостивился…

Я как могла успокаивала ребенка. Живя в этой тесноте, маленькая принцесса слишком рано узнала многое из того, что детям и вовсе бы знать не следовало. Неприметно для себя я заговорила с ней, как говорят с человеком возрастным и разумным, которому доверяются искренне. Поведение Ножевщикова и Бины я объяснила скукой жизни в заточении и невоздержанностью обоих:

– И вот печальный финал! Они погубили друг друга. Следует держать себя в руках и сохранять честь и достоинство…

– Зачем? – проговорила девочка едва слышно.

Я была несколько сбита с толку этим вопросом. Я не знала, что отвечать:

– Зачем? – переспросила я. – Право, не ведаю. Но ежели вы, благородная девица, не станете хранить честь и достоинство, не рассчитывайте на мою дружбу и доверенность!

Девочка бросилась мне на шею, крепко обхватила руками и бормотала:

– Нет, нет! Не оставляйте меня. Я буду достойна вашей дружбы…

Я обняла ее ответно. Держа в объятиях тоненькую девочку, я тихо плакала. Все потери моей жизни представились мне с такою живостью. Более всего я сейчас, в эти мгновения, жалела о том, что у меня не было сына или дочери от моего возлюбленного… За что же все эти муки? Чем я заслужила? Я так люблю его! Я никогда не перестану любить его. За что все эти муки?..

Принцесса Елизавета упросила отца, а тот, в свою очередь, обратился с прошением к нашему тюремщику Вымдонскому; и вот принцессе и мне отведен большой покой наверху, разделенный сенцами на две комнаты. Теперь она проводит со мной много времени в откровенных беседах. Я рассказала ей об Андрее; сама не пойму, как это вышло. Должно быть, потому что девочка слушает меня с удивительным вниманием, притаив дыхание и широко раскрывая глаза, и без того большие. Я говорю с ней о ее матери. В комнате девочки помещено на туалете зеркало в серебряной оправе, некогда принадлежавшее ее матери.

– Ведь она смотрелась в это зеркало, в этом зеркале отражалось ее лицо! – говорит маленькая принцесса, воодушевляясь.

Эта будущая красавица обречена. Ее прелесть, ее очарование, сокровища ее ума и сердца сгинут здесь, в тоскливом заточении. Поэтому я радуюсь, когда она звонко смеется в саду. Она вовсе не стремится превосходить других детей, но все они легко признали ее превосходство во всем. Она скоро уже вступит в прекрасный возраст девичества. Меня поражает ее уверенность в будущем. Она не сомневается, что все мы выйдем на свободу и будем счастливы, будем путешествовать… Путешествия – ее мечта. Отец внушил ей невольно пристрастность к истории и географии. Она грезит о красоте Италии и описывает мне дворцы и апельсиновые сады, как будто уже видала их. Она уверяет меня горячо, что наперекор всему я встречусь вновь с моим возлюбленным и буду счастлива с ним…

– И знаете ли, отчего мы все сделаемся счастливы?

– Не могу догадаться. – Я улыбнулась быстрой улыбкой.

Принцесса, обняв меня, зашептала мне на ухо скорым горячим шепотом:

– …оттого что мой брат будет освобожден! Мне все известно. Мой брат – император. Он будет освобожден, и непременно… Только нельзя об этом говорить с отцом… Обещайте, что ничего ему не скажете. Поклянитесь!..