Анна Леопольдовна - Фаина Гримберг

О предшествующей династии так называемых Рюриковичей[111] простолюдины мало помнят. Однако они с восхищением толкуют о суровости одного из правителей этой династии, некоего Ивана, а также сожалеют последнего из Рюриковичей на московском троне – Василия Шуйского. Говорят также о сыне Ивана, Дмитрии[112], но весьма путано. Я забыла упомянуть о брани в адрес царевны Софьи, старшей сестры Великого Петра, и Федора[113], его старшего брата, недолго правившего. Софью обвиняют в блядстве и властолюбии, а Федора – в том, что он женился на «полячке», то есть на девушке из польского семейства неких Грушевских, давно, впрочем, к тому времени принявших православие – греко-восточную ортодоксию…

О принцессе Анне и принце Антоне я покамест не расслышала ничего дурного. Думаю, на то имеются причины. И первая то, что принцесса все же не провозгласила себя императрицей, а правила вследствие крайнего малолетства сына. Второе: ее статус «мужней жены» и к тому же супруги храброго воина, все это в России важно. И наконец третье, и, пожалуй, самое важное: нынешнее положение принцессы, ее мужа и детей как узников. Потому что в России даже самый страшный преступник, едва он заключен в тюрьму, закован в кандалы, тотчас в глазах народа является несчастным, достойным всяческого сожаления и помощи. Когда такого преступника ведут по улице или вблизи деревни, женщины из простого народа сбегаются и спешат одарить его хлебом, печеными яйцами, мелкими деньгами… Кроме всего прочего, в представлении русских наследовать должен непременно старший, однако старший не семейства, а рода. То есть по смерти отца наследует не старший его сын, а младший брат, затем другой брат. И лишь когда перемрут все братья, дойдет очередь и до старшего сына старшего из них. Сыновья царя Алексея давно уж все умерли. Вероятно, согласно этому народному праву, очень, разумеется, путанному, Елизавета, дочь младшего брата, имеет менее прав на престол, нежели принцесса Анна, внучка старшего. Сам черт ногу сломит в этих хитросплетениях. Неупорядоченность русского престолонаследия принесет (я в этом уверена) еще многие беды России… Впрочем, я уже обо всем этом рассуждала. Боже! Какая тоска.

Лекарь Манзе пустил принцессе кровь из руки. Она вновь беременна. Манзе громко жаловался на ланцеты плохого качества. В России все опасаются жаловаться на что-либо во весь голос, но в какой-то момент внезапно отбрасывают свой страх и принимаются вопить. Тот же Манзе сказал принцу Антону, что из Петербурга присланы лекарские инструменты, но отнюдь не те, что потребны для лечебных процедур, а вовсе иные – для анатомирования мертвых тел!

Принцесса в гостиной за пяльцами, в капоте и с платком на волосах. Последнее время она много времени проводит со мной. Принц Антон вчера вечером выговаривал ей по-немецки за то, что она в свое время не предупреждала и не уведомляла его о многих событиях и случаях, мелких, по ее мнению. Он полагает, что своевременный арест принцессы Елизаветы предотвратил бы узурпацию власти. Весьма вероятно! Однако время не повернешь вспять, и потому стоит ли терзать понапрасну принцессу… И не он, а я осмелилась обратиться к майору Гурьеву, настаивая на том, чтобы к родам принцессы заранее были приготовлены бабка и кормилица. Он отвечал мне с досадой, что уже отписано в Кабинет, но никакого ответа не получено. Я решилась спорить с ним и приводила в пример поведение в подобном случае барона Корфа, по приказанию которого привезли бабку и кормилицу. Я стояла твердо на своем и заверяла Гурьева казуистически, что в данном случае прецедент равносилен уже правилу, что должно было означать доставление Гурьевым бабки и кормилицы, поскольку в подобном же случае налицо было поведение Корфа. И то ли он внял моим решительным просьбам, то ли опасался для себя дурных служебных последствий, если он не наймет бабку и кормилицу, однако обе они уже здесь. Бабка, все та же госпожа Ренард, опытная мастерица своего дела. Принцесса, уже знакомая с ее искусством, встретила ее даже радостно, как добрую приятельницу. Кормилица взята из архангелогородского гарнизона, ее зовут Татьяной Никитиной. Это совсем еще молодая женщина, довольно привлекательная, насколько может быть привлекательна простолюдинка. Она также и кокетлива и уже поглядывает на караульных солдат. О муже своем она явно не скучает. Однако сказала, что его зовут Евдокимом Шаноновым, он солдат Устюжского полка. Она также не скучает и о своей новорожденной дочери, оставшейся на попечении родственниц. Она много смеется, показывая недурные зубы, и говорит, что муж бил ее, а теперь некому ее бить…

Принцесса вдруг спросила, похожа ли она на свою тетку, императрицу Анну Ивановну, которую мне случалось видеть одетой по-домашнему. Я отвечала, что принцесса более хрупка и черты ее лица гораздо тоньше, но сходство все же есть – в частности, в темных волосах и глазах. Принцесса слабо вздохнула. Она выглядит утомленной и болезненной. Я испытываю искреннюю жалость к ней. Она сказала, что Татьяна простодушно мечтает о двадцати пяти рублях, которые должна получить по откормлении младенца, покамест еще только долженствующего родиться. Также мечту архангелогородской русской красавицы составляет платье, каковое ей должны сделать в самом скором времени, то есть когда она приступит к исполнению своих обязанностей. От будущего платья кормилицы мы неприметно перешли в разговоре к нашей одежде. У принцессы все уже начинает ветшать; осталось два атласных корсета, два гризетовых шлафора, несколько исподних юбок и несколько верхних, обшитых лентами и с ленточными же завязками. Кафтаны принца, сшитые из английского сукна, также обветшали. Он особенно нуждается в шелковых верхних и бумажных и нитяных нижних чулках. Под диктовку принцессы я недавно составила список самого необходимого. Прежде всего для нижних юбок принцессы требуется черная материя гризетовая и черная китайка на подпушку, затем нужны: белая фланель и белая бумазея, шелк, голландские и русские нитки. Принцу нужны перчатки и голубой шелк на казакин. Детям – голландское полотно, брусничная камка, пух для постелей, особое тонкое полотно для белья, шелковые и бумажные чулки. Мне также необходима черная парча для юбок. Этот список я подала Гурьеву; он, разумеется, пошлет написанное мною в Петербург; и когда все будет получено и будет ли, Бог весть!..

От насущных вопросов о платье мы переходим к пропитанию, и я жалуюсь на копченую говядину, которая мне представляется на вкус дурною. Но пиво и свежепросольная осетрина не так плохи. При доставке провизии здесь в обычае большие кражи, и потому случается, что не бывает сахара – положить в кофе…

Еще в прошлом году мне порою хотелось доверительного, искреннего и целительного слова сочувствия. Но ждать подобного слова мне было не от кого. Я не могла сблизиться с Биной, а принцесса замкнулась в своем горе. Теперь мое желание сочувственного слова давным-давно изошло, истаяло, исчезло. Теперь мне даже и подумать неприятно, что я могу кому бы то ни было довериться, открыться; я ни с кем не хотела бы говорить об Андрее, о Карлхене, о тетушке Адеркас и доброй чете Сигезбек…

27 февраля принцесса родила третьего сына, окрещенного соответственно по православному обряду и получившего имя Алексей. Принцесса крайне слаба.

Ныне 10 марта. Все прошедшие дни я не имела возможности писать. Выздоровление принцессы происходило чрезвычайно медленно. Все же она понемногу начала приходить в себя и уже решалась садиться в постели и сидеть, опираясь на подушки. Однако 5 марта, совершенно неожиданно для всех нас и для нее самой, принцесса занемогла горячкой. Спустя час она лежала бесчувственная, в страшном жару, изредка слабо перекатывая голову на подушке. Она не успела проститься с мужем и детьми. Монах Иларион Попов, исправляющий в домашней (домовой) церкви принцессы должность священника, произвел подобающие предсмертные обряды; он не успел исповедывать принцессу, и я не знаю, в какой степени обряды, совершенные им, заменяли исповедь. Спустя два дня, седьмого числа, принцесса скончалась, так и не очнувшись более.

Дети ее слишком малы для того, чтобы понимать это ужасное горе. Принц Антон, рыдая у ее изголовья, обратил вдруг лицо в мою сторону и сказал, что смерть явилась для его супруги Анны подлинным избавлением от несчастной жизни.

Может показаться странным, но я в первые часы не испытывала горя, не могла плакать. На меня нашло какое-то отупение. Я смотрела на мертвое тело, лежавшее на постели; я знала, что принцесса мертва, но я этого не чувствовала, поскольку между знанием и чувствованием, несомненно, существует различие. Вскоре тело было унесено и Манзе должен был анатомировать его и заключить в спирт, приготовив таким образом к отправке в Санкт-Петербург. Там принцесса будет погребена, вероятнее всего, в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры, близ погребения своей матери. И лишь по унесении мертвого тела я расплакалась, почувствовав наконец-то, что потеряла свою долголетнюю и милую подругу.