(не)свобода - Сергей Владимирович Лебеденко

раз о деле, – тут он заметно замялся. – Э-э-э, в общем, Егор Михалыч, мне нужен номер вашего следователя.

Егор сначала подумал даже, что из-за порыва ветра ослышался.

– Вам нужно что?..

– Мне нужен кто-то, кому я могу рассказать правду о том, что со мной случилось! Это чистый наезд по беспределу!

Егор вздохнул.

– Тогда вам лучше пойти к журналистам, потому что…

– Нельзя! Нельзя к журналистам, тогда точно конец мне! А еще это связано с театральным делом! Напрямую, через одного человека! Пожалуйста, – взмолился Мидренко, – мне очень нужен номер следователя, какого-нибудь нормального, если такие у вас были.

Первый, кого вспомнил Егор (да, как же, забудешь такое), как раз таким и был. На фоне остальных, которые у него были потом, этот хотя бы на человека похож. И профессионал – как бы к нему ни относиться, после всех личных обстоятельств Егора, – крепкий, сразу видно; старая школа, следак-ищейка, из тех, что землю роют не за зарплату и не для очередной «палки» в отчетности, а повинуясь собачьему своему инстинкту.

– Сейчас я вам перешлю.

– Спасибо! Спасибо, черт, я в вечном долгу перед вами, я…

– Да-да.

Егор отключился, положил телефон в карман и прикурил еще одну. Потом поднялся с бордюра и стал просто бродить вдоль края котлована. Отправил номер на постучавшийся в сообщения контакт – московский, естественно; шифровался томский товарищ. Интересно, что дело Егора в какой-то момент забрали из московского комитета и передали главному управлению. Интересно, зачем… А сразу после этого Марине сделали предложение вести то самое театральное дело.

Пора разобраться в этой истории, пора.

Но делать это будет не он. С него хватит.

Фомин

Алексей Фомин сидел над томами экономических документов и мрачно перелистывал один за другим, не находя, за что бы зацепиться. Его взгляд не замечал ничего подозрительного, ничего, что хотя бы отдаленно напоминало бы событие преступления. По противоположную сторону стола сидел Сергей Сергеев, улановская креатура, и тряс ногой.

– Это всё, конечно, замечательно. Только скажите мне, пожалуйста, Сергеев, – Фомин перелистнул еще один счет, датированный 2014 годом, – а зачем вы всё это собрали?

Сергеев захлопал глазами.

– Ну, сказано было собрать всё, шо по хозяйственной деятельности… И мы это… Собрали…

– И даже не соображали, что собираете? – изумился Фомин. – Дайте-ка я взгляну на опись.

Опись содержала всё то же самое, разве что выделялись записи о видеофайлах с изъятых ноутбуков и жестких дисков. Вот там было куда интереснее: видео со спектаклей, прогонов, технические дорожки, записи репетиций оркестров. Набрано было бегло, почерком Прасковьюшки, позже самой же Прасковьюшкой расшифрованном в вордовском файле, – но, кажется, никто собственно просмотром этих записей не занимался. Потому что зачем же смотреть спектакли, если нужно доказать, что никаких спектаклей – не было, а деньги на них были сворованы? Но на всякий случай Фомин уточнил:

– Сергеев, а вот эти видео… Формата MP4, формата WAV… Вы их смотрели вообще?

– А они у нас не открываются, – быстро сказал Сергеев.

Фомин поднял глаза от бумаг.

– В смысле – «не открываются»?

– Прог’рамма не дает открыть, – пожал плечами Сергеев. – Пытались имеющимися прог’раммами открыть – не получилось.

– И что? Вы не попытались скачать другую программу?

– Так интернета не было, товарищ капитан, – сглотнул Сергеев. – Не положено в общежитии к сети подключаться.

Фомин провел пятерней по своей лысине и шумно выдохнул, словно паровоз, готовящийся отправиться в путь.

– Интернета не было, а сходить в кафе и найти вай-фай у вас не было – чего? Желания? Возможности?

– Так это ж не единственное дело у нас, товарищ капитан! – воскликнул обиженно Сергеев. – Мне из моего тульског’о управления десять материалов прислали, надо всё проверить. Тут уж не до кино, простите!

– Это не кино, а материалы дела, – парировал Фомин. – Дела, по которому пока вообще непонятно, было событие преступления или нет.

– Да как же, товарищ капитан? Ведь уже есть показания г’ражданки Маславской, есть бухг’алтерская документация, да и Матвеев вот…

Фомин усмехнулся и замахал рукой:

– В том и дело, что нет никакой документации бухгалтерской. Они будто вовсе записей не вели, или их кто-то… Уничтожил. – Потом пристально посмотрел на коллегу, который его уже порядком раздражал. – Сергеев, дорогой мой, давайте без комедий. Показания… Посадили бедную женщину в изолятор – и ждут, когда она заговорит.

Сергееву вдруг стало очень жарко. Он расстегнул пуговицы рубашки поло, приоткрыв бледную кожу груди. Лицо у него при этом было красное, как у человека, который только что пришел с пляжа. Они никогда не отдохнут, да? И никогда не уйдут в отпуск. А начальство сейчас в Адлере всё, пока они – по ноутбукам да по общагам…

Лето в Москве, лето. Холодное московское лето.

– А разве не всегда так делается, товарищ капитан? – спросил наконец Сергеев.

Фомин обернулся и посмотрел прямо на подчиненного – тень фоминской лысины накрыла половину узкого лица Сергеева, и казалось, что по голове следователя ползет солнечное затмение. Фомин надеялся, что Сергеев шутит. Но нет, он оставался абсолютно серьезен. Абсолютно серьезен – несмотря на то, что сказал лютую чушь.

– Сейчас – может быть, – сказал наконец Фомин. – Сейчас всё так делается, наверно. Но когда-то… – он вздохнул и махнул рукой. – Иди, Сергеев. Иди и постарайся хоть какой-нибудь из этих видосов запустить. А то совсем позор получается: дело есть, преступление есть, вроде как, а что они там на сцене показывали, мы не знаем.

– Понял вас, – кивнул Сергеев. – А по свидетелям…

– Да, этих мужиков, которые с Маславской работали – чем он там владел, автосервисом? А второй? Да, у второго был офшор, ну хорошо, – их допросите. Можете идти.

Сергеев встал, козырнул, как образцовый солдатик, и выскользнул из кабинета. Только и осталось от него, что запах какого-то горького парфюма.

Фомин подошел к окну. Было солнечно. На детской площадке через дорогу дети играли в волейбол. Мальчики и девочки. Такие счастливые. О чем волноваться, и правда – впереди всё детство, даже если смешанное со школой, о которой у Фомина были не лучшие воспоминания. А потом одного из них, или двух, или сразу трех, задержат опера, и Сергеев или один из его потомков будет шить им дело. Шить и думать, что вот так работа следователя и должна быть устроена. И еще козырять будет начальнику группы и говорить приятные слова на памятные даты.

Фомин очень устал.

Он подошел к столу, извлек из верхнего ящика планшет, в который загнано было написанное от руки заявление об увольнении по собственному желанию. Фомин сел за стол, достал из пачки