(не)свобода - Сергей Владимирович Лебеденко

– сухие, безэмоциональные, и ручкой всё водит да водит, и вопросы задает то про Матвеева, то про Цитрина.

– Н-нет.

– Ясно. Давай мы попробуем что-то сделать с этим, хорошо? Хотя бы добиться, чтобы к тебе адвоката пускали. И чтобы правозащитники пришли. И свидания. Ладно?

Наташа всхлипнула.

– Подожди, подожди! Скажи, а обо мне пишут хоть что-то в интернете? Ну там, Маславскую судят, Маславская в СИЗО, Маславской плохо… Нет?..

Даша отвечает не сразу, и еще до того, как она вздыхает – тяжело, будто пружину отпускает, как в детстве, когда Наташа спрашивала ее по поводу мальчиков во дворе, – Наташа знает ответ.

– Я попробую, мам, но видишь… Просто как раз в театре же обыски были, и директора посадили, и вот это всё сейчас на слуху. Но ты не переживай! Напишут еще, Надин хороший знакомый работает в РИА, придумаем что-нибудь! Ты только не переживай, слышишь?

– Да-да, – сказала Наташа, уже даже не плача.

Потом повесила трубку, едва попрощавшись, и вернула телефон журналистке. Которая, как оказалось, последние пару минут слушала их разговор.

– Так вы из-за?..

Наташа кивнула. Вопрос отозвался пустотой.

– Да, я читала. Сочувствую. У вас особый порядок?

– В каком смысле?

Критик посмотрела на нее, будто Наташа только что залетела в камеру вместе с очередным грузом.

– Тебе не говорил адвокат про особый порядок, серьезно?..

Наташа разговаривала с адвокатом всего пару раз, причем в первый раз он прибежал, сверкая лысиной, с опозданием на пятнадцать минут, и после небольшого разбора дела, во время которого Наташа в основном отвечала на его вопросы, убежал по каким-то своим делам. Второй раз их общение случилось уже на суде по мере пресечения Наташи. Неудивительно, что она даже забыла, как его зовут.

– У меня адвоката следователь назначил, и, в общем…

Журналистка закатила глаза.

– Понятно. Значит, еще предложат. Скажут: вот ты даешь нам показания, признаёшь вину, говоришь, что надо, – а мы тебе уменьшаем срок.

Наташа смотрела на нее недоверчиво, теребя в пальцах застежку от спортивного костюма.

– Но зачем им это? Они же видят, что я обычный человек, ничем таким не занимаюсь, а так вообще каждого бухгалтера привлечь можно. Так почему…

– А ты не догадываешься?

Наташа застыла на месте, даже застежку перестала теребить. «Матвеев не признаёт свою вину», «Цитрин называет процесс фарсом», «утверждается, что в ходе обысков в театре и в квартире режиссера были обнаружены…» Ничего они там не обнаружат. Потому что они и не ищут. Точнее, те, кто надо, не ищут. Они просто молча наблюдают. Ждут, пока Наташа не дойдет до нужной кондиции и не оговорит их всех.

Наташа вздохнула и снова села на место дорожницы у окна. Есть ли у нее надежда? Наверно, есть, хотя она ее почти не чувствовала – не чувствовала даже слабого ее дыхания. Зато дыхание загонщиков близко, совсем близко, а она – всего лишь маленький заяц, чьей шкурки не хватает, чтобы пошить хозяйке воротник.

…Дианин мешок чая появился только под утро, когда Диана уже мирно посапывала у себя на шконке, да и сама Наташа зависла где-то между сном и явью и ей уже мерещилось, что защищать ее пришел сам адвокат Борщевский и, смешно шевеля густыми усами, что-то жужжал.

– Эй, на вахте! Не спи, принимай!

Наташа вовремя опомнилась и перехватила груз, после чего подошла к Диане и легонько ткнула ее в бок.

Только там была не Диана. Женщина, почесав бок, повернулась к Наташе и оказалась молодой еще вполне девушкой азиатской внешности, со смуглым лицом и запекшейся кровью на костяшках пальцев.

– Что? – спросила девушка.

– Э-э-э-э… Диана?

Девушка в ответ что-то пробурчала, неопределенно махнула рукой в сторону тюремного коридора и повернулась на другой бок.

– Оставь у себя под шконкой, – раздался за спиной голос Стаси-Тодд – так внезапно, что Наташа вздрогнула. Лица Стаси из-за тени не было видно, только короткий силуэт.

– А где Диана?

– У врача, – сказала Стася. – Ты оставь груз у себя, утром в общак соберем.

– Да как же… Она разве не могла меня предупредить, что…

– Очень срочное дело, – сказала Стася, и Наташе показалось, что она улыбается. – Живот скрутило. Вот и увели. А ты ложись, утром отдашь чай. Не собираешься же ты его весь за ночь выпить?

Наташа не сдержалась и прыснула. Судя по размеру и весу мешка, чая там на всю хату хватило бы, еще и соседей бы пришлось угощать.

На обратном пути произошло еще кое-что странное. Наташа несла мешок с чаем и размышляла о том, кого бы попросить составить очередное ходатайство на имя следователя, чтобы к ней пустили наконец дочерей и адвоката, как вдруг две руки уперлись ей в грудь. Не вполне соображая, что происходит, Наташа инстинктивно перехватила чьи-то запястья, выронив злополучный мешок.

– Ты чего, ты чего это…

– Брось это, – шепнула Лада.

– С чего бы? Да отпусти ты, блин! – рявкнула Наташа, попытавшись выкрутить Ладины запястья, но та ловко вырвала руки, схватила с пола мешок и рванула к окну. Догадавшись, что последует дальше, Наташа бросилась за ней, не обращая внимания на занывшие лодыжки.

– Дай сюда, тварь! Отдай!

Наташа подскочила к Ладе сзади и, плотно обхватив ее за талию, потянула на себя. В это время к ним подскочили и другие девочки во главе со Стасей, стали разжимать захват, и в конце концов Наташе все-таки удалось оттеснить Ладу и отнять у нее мешок. Когда Ладу выпроводили обратно в угол камеры (где, как теперь думала про себя Наташа, ей и было самое место, бешеной), Наташа вернулась наконец на свою койку и, дабы удостовериться, что ничего не пострадало, развязала мешок. В свете луны блеснули шприц-ручки, склянки дружно звякнули, как бы здороваясь. Наташа облегченно вздохнула. Впервые за недели в камере появился хоть какой-то просвет. Она даже не стала копаться в содержимом мешка дальше – нет надобности; Диана свою часть сделки выполнила, а что там было еще у Дианы, Наташу не очень касается.

Наташа нажатием кнопки вытянула шприц-ручку, как следует прицелилась и уколола себя в живот. Теперь надо досчитать до десяти и медленно… Да, вот так. Вот так хорошо.

Теперь будет лучше. Всё будет лучше. Инсулина у нее хватит на время отсидки в СИЗО, а там… Там она еще за себя поборется.

С этой благостной мыслью Наташа и отправилась спать, предвкушая, как ее жизнь после пробуждения сделает резкий крен и пойдет вверх, прочь из самого дна, на которое ее опустила злополучная бухгалтерская работа. А там, может, и журналисты до нее