Подвиг - Борис Лапин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг где-то наверху раздался крик человека, дикий, полный угрозы и вызова. Все вздрогнули и повернулись.
— Начинается настоящий шторм, — пробормотал Абэ и строго осмотрел присутствующих, — в такую погоду легко оступиться и полететь за борт.
— Скорей бы доехать, — пугливо вздохнул южанин.
Качка усиливалась. Над головами с шумом протопали ноги, волоча за собою железную цепь и канаты. Электрический свет стал серым и мигающим. В коридоре взвизгнули и захлопали двери.
— Вам сдавать, — сказал ветеринар и ударил рукой по колоде.
ШПИОН
Перед нами лежит жизнеописание господина Абэ. Он родился в Муроране и был изгнан из провинциального университета за неспособность к наукам. На экзамене он провалился по философии, по стилистике и по изящной литературе.
Два года он проболтался без дела, обивая пороги контор и городских учреждений. Он часто заходил в канцелярию школы военных топографов. Оттуда его выгоняли, но он снова возвращался, выстаивая часами на лестнице, увешанной картинами морских боев.
— Вы забыли? Вас выбросили отсюда, — говорил ему швейцар.
— С тех пор прошло два дня, господин начальник, — отвечал Абэ.
Заметив эту необычайную настойчивость, секретарь директора распорядился зачислить Абэ на первый курс. Здесь он показал недюжинные способности к ориентировке в неизвестных местностях и составлению сводок во время практических занятий. Он учился китайскому и русскому языкам и к концу курса владел ими свободно. В обращении с товарищами он был мягок и услужлив, но иногда мог сказать: «Отдай готовальню, тебе она не понадобится, я думаю. Я слышал сегодня, что у тебя открылась чахотка и ты долго не протянешь».
Абэ чертил карты и не забывал ничего, что попадалось ему на пути. Он мог рассказать, какого цвета носки были у человека, встреченного позавчера на проспекте, какие были облака в тот день, номер автомобиля, в котором проехала женщина с розовым гребнем вместе с американским инженером — служащим Ллойда, судя по значку в петлице. Он не пропускал ничего. Тумбы, вывески, фонари, дороги, паденье ручьев, горы, длина часовой цепочки у репортера Н. — все сохранялось в его памяти.
По окончании школы Абэ был послан в Корею, на границу русского Приморья. Здесь он прослужил восемь лет, совершенствуясь в своей области. Ему приходилось видеться со многими людьми, часто выезжать, вставать ночью и встречаться с живописными корейскими нищими с черным наческом на голове, передававшими ему завернутые в лохмотья полоски бумаги. Они «выходили в море за тунцами», как выражаются шпионы между собой в разговоре.
Иногда он начинал пьянствовать и выбегал на улицу босой, в коротких штанах, в распахнутом плаще, с голой грудью. Говорили, что он убил жену, содержательницу ночного дома на Хансе.
По виду Абэ — веселый молодой человек, с прямыми плечами и крепкими мышцами. Он был одним из выведывателей — вывернутых наизнанку людей «с глазами во всех карманах».
Рассказывают, что памятка выведывателей состоит из нескольких заповедей:
«Задавать вопросы раньше, чем собеседник; отвечать так, чтобы в ответе заключался вопрос; спрашивать так, чтобы в вопросе заключался ответ; казаться упрямым и имеющим свои принципы, вместе с тем быть безликим, пустым и серым, как паутина. Узнавать мысли».
Абэ вытягивал у человека нужные ему слова и составлял донесения. Он проверял агентурную цепь и сочинял отчеты, каллиграфически выписывая знаки и располагая слова тщательно и красиво, как в стихах. Это он считал особым щегольством службы. Иные из его донесений в переводе могли бы звучать так:
Господин начальник!Я пишу вам на путиВ укрепление Футана.Честь имею донестиСнисхожденью капитана:Проверяя нашу сеть,Я беседовал с купцами,
с арендаторами земельных участков, с певицами, тибетскими докторами, содержателями номеров, с аптекарем Риу и другими нашими людьми,
Долженствующими впредьВыйти в море за тунцами.
Мрак застал меня в восьми милях от границы. Я остановился в деревне и решил заночевать в придорожной чайной нашего корейца, о котором я докладывал вам, — шепелявого, с маленькой выемкой на правой щеке, косящего, с неравномерной ширины бровями, наклоняющего голову во время разговора. В чайной было одиннадцать человек.
Там сидел видавший свет,Вороватый, беспардонный,Пробиравшийся в ПосьетНаш разведчик закордонный.
Он был несколько смущенПограничным инцидентом,Где был А. разоблаченПо раскрытым документам.
Я рванул его, шутя,За его начесок жалкий.Он был бледен, как дитя,Ожидающее палки.
Он кричал, что не пойдет,Что его здоровье слабо,Что его в деревне ждетГолодающая баба.
Что его агентский флагСкоро выйдет к юбилею…Я воткнул ему кулакВ льстиво согнутую шею.
Я не дал ему вздохнутьГромом отповеди строгой.Он направлен мною в путьВ тот же день кружной дорогой.
И легли его путиПо равнинам гаоляна.Честь имею донестиСнисхожденью капитана.
Не так давно Абэ, примелькавшийся в Корее, был переведен на работу в один из маньчжурских городов. На следующий день он стоял уже на людном перекрестке — приятный молодой человек в чистом платье, в канотье от Чоу Чжана, вертящий в руках камышовую трость.
Вечером город Ц. представляет собой любопытное зрелище. Казарменные дома, освещенные с улицы двухцветными фонарями, японские солдаты, гуляющие молчаливыми группами, лысые черные псы, столбы дыма, составленного из жавелевого пара прачечных, кухонной гари и пороховой копоти от учебной канонады, доносящейся издалека.
Абэ вошел в вечерний городской обиход. Его видели всюду, он бродил по улице Дзоудая, торчал на площади между управлением почт и деревянным цирком, вертелся среди спекулянтов, торгующих фондовыми бумагами. Вместе с приезжими он смотрел на багровые майские закаты, его соломенная шляпа была покрыта летящим с деревьев пухом.
— Какое чудесное выражение природы, — сентиментально восхищался Абэ. Он выдавал себя за китайца, воспитывавшегося в Японии и наконец возвратившегося домой. Он поочередно прикидывался коммунистом, гоминдановцем, японофилом и антияпонцем и всегда занимался предательством.
Он беспрерывно общался с людьми, влезая в разговор по каждому поводу.
— Извините меня, не встречал ли я вас где-то?
— Прошу простить меня, если я не заблуждаюсь, вы служащий сберегательного банка? Очень рад побеседовать.
— Здравствуйте! Ужасные дела. Мне, как китайцу, это больно видеть.
— Хотите, я расскажу вам анекдот: когда у сычуанца спросили, что тебе больше всего нравится — зима ли, лето ли? — он закричал: «Весна». А мы, когда нас спрашивают, кто вам больше по душе — англичане или японцы, — мы говорим: «Китай».
— Не правда ли? Вам нравится? Вы согласны с этими словами? Мы единомышленники. Я так подумал. А какого мнения об этом держится господин Ши?
В последнее время Абэ получил прибавку содержания и «благодарность за поступки». Он переехал в Дзо-Ин. Говорят, что его перебрасывают на монгольскую границу. Он будет монголом. Он подвижен, как волчок, и завтра может оказаться в любом месте земного шара. Приметы его трудно описать, — он старается их не иметь.
ДОНАЛЬД ШИ — УЧИТЕЛЬ
Город Дао-Ин лежит между станцией Мамахэдзы и озером До. Это один из самых приятных городов Маньчжурии, защищенный от порывистых ветров небольшой цепью гор. Открытые три месяца назад невдалеке от города серные источники привлекают сюда приезжих.
В час дня по харбинскому времени Дональд Ши постучался в дом начальника акциза Ян, на дочери которого он собирался жениться. Свадьба была назначена на сегодняшний день. Он застал в доме шесть незнакомых женщин. Из кухни доносился запах свадебных блюд. Дональд Ши прошел через двор и вошел в комнату хозяина. Отец невесты стоял полуголый над бадьей, и его мыл слуга.
— Жених моей дочери, — сказал Ян, подымая мокрую мыльную голову, — я не могу тебя приветствовать объятием. Я хотел бы тебя видеть в честной черной кофте. В этом пиджаке и галстуке ты похож на индюка.
Ши перешел в другую комнату с пустыми углами и аквариумом и сидел там час.
Дональд Ши был учитель смешанной республиканской школы. Его имя было Ши Фын-сяо, он назывался Дональд, потому что окончил американский миссионерский колледж и был христианином. Он приобрел некоторую известность в округе двумя речами, направленными против японцев и коммунистически мыслящих молодых людей.