Подвиг - Борис Лапин

Пройдясь по проспекту и купив себе по дешевке несколько пачек нештемпелеванного табаку, Нарата отправился обедать в уличный ресторан вблизи сквера Мейдзи, где стоял памятник генералу на большом круглом ядре. Нарата съел три порции лапши и запил их кислой минеральной водой. Наевшись, он удивил ресторанных девушек солидными нравоучениями о пользе умеренности и о счастье угождать.

— Мужчины, — кричал он, — народ толстый и богатый. Женщины всегда должны это помнить.

В шесть часов вечера отходил пароход «Бунза-мару» — большая и некрасивая посудина с двумя трубами и открытой палубой. Отказавшись от услуг носильщиков, наперебой протягивающих руки к пассажирам, Нарата сам втащил свои вещи на трап, затрещавший под его тяжестью.

На берегу играл духовой оркестр. Мотив марша, знакомый и жалобный, гремел над молом. Несколько хорошо одетых людей провожали партию колонистов, переселяющихся в Северный Китай. Один из них, заглушая военный марш, крикнул:

— Честно делайте свое дело. Мы вас не позабудем!

Это был член-распорядитель акционерного общества «Друг колонистов». С пристани полетели белые цветы. Они падали в воду, не долетая до корабля. На палубе послышались крики. Матросы убирали трап. Горько плакали дети, глядя в увеличивающийся просвет воды.

Взяв на руки пронзительно ревевшего мальчика, рисовар произнес:

— Ты, маленький японец, не плачь. Скоро в Китае и в Монголии мальчугану из Токио не будет скучно.

Пробормотав эту тираду, Нарата спустился по лестнице. Он вошел в мрачную каюту второго класса, куда днем свет проникал через два глубоких иллюминатора с разбитым стеклом. В каюте висело пять коек и стояли крашеные деревянные табуреты. Плевательница почему-то помещалась посредине. Глиняные тазы стояли по углам. Нарата исподлобья оглядел пассажиров, раскладывающих свой багаж, молчаливых и томных, еще не привыкших к морскому жилью. Это были не бог весть какие людишки, народ, можно сказать, жидкий, но все же как-никак японцы, черт возьми.

На угловой койке расположился лысый человек с бескостным, оплывшим, как свеча, лицом. Он был в мундире военно-санитарного ведомства и выглядел не очень общительным господином.

Зато другой пассажир, сидевший поджав ноги на верхней койке, являл собой откровенный тип южанина — подвижной и беспечный.

Койку под иллюминатором занимал неопрятный человек с прямыми плечами и услужливо сосредоточенным взглядом — агент секретной службы, едущий неизвестно куда.

У него были длинные волосы, бледное лицо нездорового цвета и большие грубые руки. Вероятно, его мало интересовали соседи, потому что, взобравшись на койку, он вытащил из кармана газету и, отвернувшись, принялся прилежно читать.

Четвертый пассажир, казавшийся совсем юным, устроился рядом с ним, положил на табурет тощий баульчик и большую связку книг.

— Ну, вот что, господа, — сказал рисовар, — давайте познакомимся. Нарата.

Он отвесил быстрый поклон.

— Кураюки, — пробурчал военный.

Он торжественно поклонился.

— Нарата из Осака, — повторил колонист.

Глубокий кивок головы.

— Кураюки из Кобэ.

Приветствие шеей и руками.

— Нарата из Осака, рисовар.

Сахарная улыбка.

— Кураюки из Кобэ, военный врач для животных.

Вежливый свист сквозь зубы.

— Осмелюсь спросить, — обратился Нарата к другому соседу.

— Я, собственно, из Рюкью, фамилия моя Наяси. Половина городка, где я родился, носит эту фамилию, — общительно затараторил южанин.

— Нарата, — в третий раз загремел рисовар и хлопнул себя по коленям.

Пассажир, читавший газету, приподнялся и дружелюбно сказал:

— Я еду в Бейпин по делам разным. Меня зовут Абэ, — и выжидающе уставился на молодого пассажира, который разбирал книги, не вмешиваясь в разговор.

— Как видно, вы не желаете знакомиться с нами? — обратился Нарата к юноше. — Вам, может быть, с нами не по пути, раз вы молчите, как птица!

Молодой человек скороговоркой назвал себя, неохотно добавив:

— Я студент токийского университета, еду по семейным надобностям, являюсь плохим собеседником и очень неразговорчив.

«Бунза-мару», пройдя залив, плыл по спокойной воде. До заката оставалось два часа. Тень круглого мыса завертелась, мелькнула и прыгнула под нос корабля. В каюте стало темнеть. Навстречу попадались большие гребные лодки, спешившие добраться в город до темноты. Нарядные моторки рыбопромышленников подымали мелкую волну своим блестящим хвостом, обрубленным, как лопата. Отсюда на семьдесят миль к югу тянулось шумное морское шоссе, где прогуливались клубные парусники и учебные катера.

Пароход, на котором ехал Нарата, состоял из нескольких полутемных помещений и маленькой кают-компании, где висел портрет императора в узкой раме вишневого дерева и расписание рейдов Китайской грузо-пассажирской линии. Как на всех пароходах этого общества, на «Бунза-мару» отсутствовал первый класс. Большая часть жилой территории была занята подпалубной казармой, где ехали плотники и столяры, завербованные на построечные работы в Китай. Всю дорогу они держались тихо, напевая про себя печальную хоровую: «Берег уходит в туман». По утрам они варили в чугунных котлах похлебку из рыбы и морской капусты.

Едва стемнело, усталые от трудов пассажиры второго класса завалились спать. Нарата, скинув белье, лежал на койке голый, волосатый и грузный. Все мгновенно заснули, кроме студента, читавшего книгу при свете карманного фонаря. Теперь хорошо было видно его лицо — свежее и широкое, с открытым лбом и близорукими глазами.

Прохрапев два часа, Нарата проснулся от густого табачного дыма. Свет фонаря ударил ему в глаза. Неутомимый студент продолжал читать, пыхтя глиняной черной трубкой.

— Господин студент, — неприятным от сна голосом заорал Нарата. — Вашим несносным чтением вы не даете спать честным людям!

Соседи заворочались, пробужденные его внезапным криком.

— Если я мешаю, я готов прекратить чтение, — извинившись при этом, ответил студент и закрыл книжку.

Но рисовара не так легко было успокоить.

— На какой позор, голубчик, далось мне ваше извинение! — продолжал он греметь.

— Я повторно утверждаю, господин сосед, что не имею умысла помешать вашему сну, — удивленно возразил студент.

— Нет, нет, — произнес Нарата. — Пароход «Бунза-мару», говорили мне, везет через море людей, приготовившихся раздувать большой японский огонь. Я не терплю, молодой человек, покушений на мой отдых. Я солдат и торговец.

Ветеринарный врач, лежавший у выхода, зажег электрический свет, и все население каюты окончательно пробудилось от сна.

— Один из Наяси в нашей местности имел обыкновение в постели читать, пока забравшийся ночной вор не стукнул его топором, — словоохотливо произнес южанин. — Хотелось бы знать, что так занимает моего соседа.

Пассажир Абэ, едущий по делам разным, нехотя открыл глаза и заметил:

— Книга, находящаяся у них в руках, — «Рабочий вопрос», цена двадцать иен, потрепанный и мятый экземпляр. Должно быть, через много рук прошел.

— Оказывается, мы очень дальнозорки, — раздраженно сказал студент и повернулся лицом к стене.

Нарата промолчал и подмигнул ветеринару с ужимкой, которая обозначала: «Хорош гусь, нечего сказать, хорош гусь».

Затем все улеглись и снова заснули под плеск начинающегося дождя и гулкий призыв машин.

Утром завтрак был подан в кают-компании. Студент слегка опоздал и вошел, когда все пассажиры были в сборе. Быстро проглотив кусок маринованной курицы, он поднял свои близорукие глаза и рассеянно спросил:

— Скажите, пожалуйста, совершаем ли мы заход в порт Чи-Фу?

Нарата, все время сердито поглядывавший на него, громовым голосом сказал:

— Меня раздражает этот нахал, читающий ночью литературу.

Затем он насмешливо обратился к студенту:

— Позвольте вас спросить, чего вы там, собственно говоря, ожидаете?

— В этом городе живет один мой друг, китаец. Учитель народной школы.

— Так я и знал, — удовлетворенно хлопнул себя по лбу Нарата. — Китаец, хунхуз. Изучаете скверные книжечки. Позор, молодой человек.

Лицо рисовара стало багровым, его маленькие, пивного цвета глаза впились в студента.

Пароходный механик, добродушный малый с отвислыми ушами и волосатым шрамом на подбородке, увидев, что дело пахнет скандалом, решил помирить пассажиров. Он заметил шутливо:

— Пароход всех везет одинаково. В море, как на свадьбе, запрещено ссориться.

Никто не поддержал его слов.

Все сидели молча, глядя в одну точку: кто под ноги, кто на качающуюся над столом лампу.

— Вот что, оказывается, — сказал Нарата, — среди нас находится один человек, — он указал на студента, скромно сидевшего в углу, — который жрет рис нашей родины, валяется на матрацах, сшитых из сельской ткани, спит с нашими бабами, бормочет всякие слова на одинаковом с нами языке, пьет японскую воду. И что оказывается? Он тайком продает своих отцов.