Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо

музыки. С тех пор его вкусы разрослись вглубь и вширь, включив в себя Онеггера и Копленда, Шостаковича и Уолтона. В сфере популярной музыки он открыл для себя хмурые аккорды Тэйтума и невероятного Телониуса Монка. Иногда для вдохновения он слушал трубу Диззи Гиллеспи, удивительные каденции Эллы Фитцджеральд, безупречный голос Перлы Бейли. Критерием отбора служил гуманизм и расширение человеческой природы. Горти пропускал через себя книги, ведущие к новым книгам, искусство, возбуждающее мысль, музыку, открывающую новые миры по ту сторону эмпирического мира.

В отличие от сокровищ духа, комнаты юноши были обставлены крайне скромно. Из обычной обстановки выделялись лишь магнитофон и акустика – массивные аппараты из высокоточных компонентов, которые Горти побудила приобрести необходимость отчетливо слышать каждый нюанс, каждый обертон каждой инструментальной партии. В остальном его жилье не отличалось от обыкновенной удобной и со вкусом обставленной квартиры. Изредка в голову приходили мимолетные мысли о том, что с его возможностями он мог бы окружить себя автоматической роскошью – массажными креслами и камерами-сушилками с кондиционированным воздухом. Разум Горти был прост и жаден до новых знаний. Тем не менее он редко испытывал желание использовать свои феноменальные аналитические способности в далеко идущих целях. Его устраивало приобретение знаний как таковое, их практическое применение могло подождать до того момента, когда в них появится нужда, однако такой нужды, созвучной его полной и несомненной уверенности в собственных силах, пока не возникало.

Горти с растерянным выражением перестал читать на середине книги. Вроде бы раздался какой-то звук, но в то же время он ничего не услышал.

В дверь позвонили.

Юноша замер. Не как оцепеневшее от страха животное – скорее преднамеренно, как бы оставляя себе секунду для размышлений.

Подойдя к двери, он посмотрел на нижнюю панель. Его лицо напряглось, брови мгновенно исказила хмурость. Он распахнул дверь.

На пороге стояла девушка – голова немного наклонена вбок и понурена. При росте в метр двадцать ей было трудно поймать взгляд юноши.

– Горти? – тихо спросила гостья.

У юноши из горла вырвался хриплый звук, он заключил девушку в нежные объятия.

– Зи… Зи, что случилось? Что с твоим лицом, с твоей… – Он подхватил ее на руки и, захлопнув дверь ногой, отнес на диван-кровать, сел, нянча маленькую фигурку на коленях. Голова девушки лежала на теплом сгибе крепкого локтя правой руки. Зена попыталась улыбнуться, однако могла пошевелить лишь половиной рта. После чего заплакала, и занавесь слез отгородила юношу от обезображенного лица.

Вскоре всхлипы затихли, словно Зена потратила на них последние силы. Она рассмотрела лицо парня, каждую частичку по отдельности. Потрогала его волосы.

– Горти… – прошептала она. – Я так тебя любила в твоем прежнем виде…

– Я не изменился. Просто стал большим, взрослым мужчиной. У меня есть свои жилье и работа. Есть этот голос, эти плечи, и вешу я теперь на пятьдесят килограммов больше, чем три года назад. – Он наклонился и быстро поцеловал Зену. – Но я все тот же, Зи. Такой же, как прежде. – Он осторожно коснулся ее лица. – Болит?

– Немного. – Девушка закрыла глаза и облизнула губы. Язык не дотягивался до одного из уголков рта. – А вот я не такая, как прежде.

– Не по своей вине, – с дрожью в голосе сказал он. – Людоед?

– Кто же еще. Ты уже понял?

– Трудно сказать. То ли ты меня звала, то ли он. Откуда-то издалека. Больше некому… Что произошло? Расскажешь?

– О, да. Он… узнал о тебе правду. Понятия не имею как. Твой… Арманд Блюэтт, судья или кто он там еще… пришел к Людоеду, думал, что девушка – это ты. Я имею в виду – взрослая, не лилипутка.

– Одно время так и было. – Горти натянуто улыбнулся.

– А-а, ясно. Значит, это ты приезжал в тот день на ярмарку?

– На ярмарку? Нет. В какой день? В тот самый, когда он узнал?

– Да. Четыре… нет, пять дней тому назад. Ты пропал. Я ничего не… – Зена пожала плечами. – Короче, к Людоеду приехала какая-то девушка, вслед за ней пожаловал судья – думал, что она это ты. Людоед тоже так подумал. Послал Гавану, чтобы ее вернуть. Гавана ее не нашел.

– И тогда Людоед взялся за тебя.

– Я не хотела ему ничего говорить. Правда, не хотела. Долго держалась. Я… забыла. – Она снова прикрыла глаза.

Горти вдруг задрожал, потом вздохнул свободнее.

– Я… не помню, – с трудом выдавила из себя Зена.

– Не пытайся. Не надо больше говорить.

– Нет, я хочу говорить. Он не должен тебя найти! Людоед прямо сейчас идет по твоему следу!

Глаза Горти сузились.

– Пусть идет.

Зена не заметила.

– Это продолжалось долго. Он разговаривал спокойно, дал мне подушки и вина с осенним вкусом. Рассуждал о ярмарках, Солуме, Гоголе. Мимоходом упомянул Детку, потом заговорил о новых платформах, палатке для пищеблока, проблемах с профсоюзом рабочих сцены. Что-то еще о музыке и профсоюзе музыкантов, о гитаре и нашем старом номере. Потом принялся ругать наймитов, подставных лиц, продюсеров. Видишь? О тебе почти ни слова, все ходил кругами вокруг да около. Всю ночь, Горти, всю ночь!

– Ш-ш-ш.

– Ни о чем не спрашивал. Говорил, отвернувшись, глядя на меня лишь краем глаза. Я сидела, вино не лезло в глотку, немного поела, когда Куки принес ужин, потом полуночный обед, потом завтрак, пыталась улыбаться, когда Людоед на минуту замолкал. Он меня не трогал, не бил и не спрашивал!

– До времени, – тихо произнес Горти.

– Очень долго. Я уже не помню… А потом его лицо нависло надо мной, как луна. Мне сразу стало больно. Он заорал: «Где Горти, где Детка, почему ты прячешь Детку…» Я очнулась и пришла в себя. Даже не помню, как заснула или упала в обморок, или что это вообще было. Проснулась – на глазах кровь, уже засыхающая, а он все говорит о механических аттракционах, о мощности прожекторов. Я проснулась в его руках, он шептал о Зайке и Гаване, о том, что они наверняка знали, кем был Горти. Потом очнулась на полу. Колено болит. Жуткий свет. Я аж подскочила от боли. Побежала к двери, упала, колено не слушается, стояла уже вторая половина дня, он перехватил меня, оттащил назад, бросил на пол и снова включил свет. У него было зажигательное стекло, он поил меня уксусом. У меня распух язык. Я…

– Ш-ш-ш. Зена, милая, ничего больше не говори.

Безучастный, монотонный голос не замолкал.

– Я лежала и не шевелилась, когда в трейлер заглянула Зайка. Людоед не заметил, что она увидела, чем он занимается. Зайка убежала, пришел Гавана и трахнул Людоеда обрубком трубы. Людоед сломал ему шею, он теперь умрет, а я…

На веки Горти будто насыпали песка. Он легонько шлепнул лилипутку по здоровой щеке.

– Зена, прекрати!

Шлепок заставил ее громко взвизгнуть.

– Я больше ничего не знаю, ничего, правда!

Девушка разразилась мучительными, судорожными рыданиями. Горти поднялся, осторожно опустил щуплое тельце