Очень хотелось солнца - Мария Александровна Аверина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Егора это объяснение вполне удовлетворило. Он бодро попрощался, пообещав позвонить мне к Рождеству.
И позвонил. Но ни в Рождество, ни в старый Новый год я к ним не поехал. Я учил себя жить без них, без ожидания пятницы, без ощущения своей принадлежности к их такому, как оказалось на деле, холодному дому. Я методично, не позволяя себе ни на минуту отклониться от выбранного курса, учил себя жить заново так, чтобы жить мне захотелось и без них.
Я даже сходил на какой-то пустяковый фильм. И смысл был не в нем, а в том, что я заставил себя сходить в кино. Я наконец позволил себе приехать в центр и погулять по расцвеченной всеми мыслимыми и немыслимыми потехами родной Москве, как делал это когда-то в юности. Купил билет в театр.
Я стал звонить знакомым и встречаться с ними просто так – посидеть в кафе, поболтать. В дни, когда приезжали сын со своей девушкой – а теперь у меня откуда-то находилось на них время! – я встречал их чем-нибудь приготовленным своими руками и даже испытал некоторое удовлетворение от того, что сын однажды, причмокивая после жаркого, сообщил мне, что я готовлю почти так же, как мать. Я запрещал себе работать запоем, понимая, что моя гонка весь прошлый год – это попытка убежать от самого себя, от пустой квартиры.
Теперь же я возвращался домой вечерами, зная, что меня дома ждет мой любимый суп. Да, я готовил его теперь сам. Сам по пути покупал к нему пирожки, сам их разогревал… Но ел на кухне не торопясь, пил чай в гостиной, заставляя себя включить телевизор и хотя бы прослушать новости. Сам мыл за собой кучу, как казалось мне раньше, ненужной посуды, не чертыхаясь оттого, что трачу на это «драгоценное время». Ибо драгоценным временем для самого себя – пусть и вынужденно! – теперь стал я сам.
В моей жизни появились новые привычки, некий размеренный ритм. Я не торопясь, постепенно перебрал в квартире вещи, запретив себе сожаления и память, многое выбросил, передвинул кое-где мебель. И в какой-то момент, месяца через два, я поймал себя на мысли, что иду «домой». К себе домой.
За это время Егор еще несколько раз звонил, но мне было некогда – я внутри и снаружи обустраивал свою новую непривычную жизнь.
На дворе стоял уже отчаянный, озорной март, когда я позволил себе согласиться приехать к ним. Все таяло, текло, солнце бликовало в сосульках, в ручейках, в лужах, в мокрых стеклах трамваев и троллейбусов, стреляя в глаза озорными радужными зайчиками.
Не скажу точно, что руководило мной в этот момент: желание испытать себя или человеческое любопытство – ведь я оставил эту семью во время такого, что не могло не отразиться на их жизни… по крайней мере, так мне казалось…
И вновь с тортиком и букетом тюльпанов для Нелли я не спеша шагал знакомой дорогой, спрашивая себя: здоров ли я, готов ли к этой встрече и каким выйду оттуда завтра?
И все было так же, как всегда, – ровно приветливая Нелли, вешающая в стенной шкаф мой плащ, захлебывающаяся от радости Фанни, улыбающийся Егор, мягкий диван, приглушенный свет, горячий ароматный чай («купил сегодня впервые на развес, попробуем!» – «о да, оно того стоит!»), голубая плазма, в серебристой раме которой девушка в конце какого-то фильма отчаянно расстреливала из пулемета жителей какой-то деревни, ночь на вкусно пахнущих глажкой простынях с сопящей под боком собакой…
И прекрасное мартовское утро!
Нет, вы зря улыбаетесь, это отнюдь не фигура речи. Ибо утро было и впрямь прекрасным!
Встрепанное, одурелое солнце таращилось в окно изо всех своих молодых весенних сил. Его отблески и блики лежали на всем, даже там, куда не доставали его лучи: ярче, чем обычно, отсвечивал медом кафель коридора, еще нежнее и трогательнее смотрелись персиковые панели кухонных шкафов. Солнце шалило на всем: забиралось в миску с водой для Фанни, играя с легкой рябью при покачивании от шагов проходившего, пробегалось по поверхности ножа, стремительно перескакивая мгновенным солнечным зайчиком на стену, пропадая и вновь возникая, чтобы засверкать на вилке, крае стакана или хромированном чайнике.
В приоткрытую фрамугу было слышно каких-то пичуг, голосящих и скачущих по толстой ветке дерева, упирающейся прямо в окно кухни. Вкуснейший воздух, в котором утренняя свежесть снежной талой воды мешалась с нотками большого города: чуть-чуть бензина, чуть-чуть одеколона от проходившего мимо окон человека, чуть-чуть горячего хлеба, который разгружали в магазине в конце дома.
Солнце било в стеклянную поверхность кухонного стола, угасая на черных квадратиках и вспыхивая на белых, дробилось радугой по углам, полировало поверхность в ровно-желтую плоскость, но тут же – от покачнувшейся за окном ветки или пролетевшей птицы, или еще почему-то – мгновенно сдирало свою канареечную «наклейку», чтобы заново приклеить ее где-нибудь на стене или потолке.
Все было знакомо и… никак. Я, опасавшийся своеобразных «фантомных болей», действительно оказался здоров. И скорее с иронией наблюдал за самим собой, сидящим за этим сияющим столом, как всегда в уголке, толком не проснувшимся, расслабленным, гладящим по голове привалившуюся к моей ноге Фанни. Я остался отстраненным, не вникающим, не увлекающимся больше всем этим и смог сохранить трезвый взгляд на них, и главное – на самого себя.
Мы ждали утреннего кофе.
Турка стояла уже на плите, Егор, дирижируя сам себе в такт речи то ложкой, то вилкой, то ножом, жарил утренние гренки.
О! Что это были за гренки! Я довольно часто спрашивал Егора, как он это делает и в чем секрет, ибо, понаблюдав за двумя-тремя вроде бы нехитрыми операциями (разбить яйцо, влить молоко, окунуть туда кусок булки и бросить на сковородку), я тщетно по утрам пытался дома воспроизвести их божественный вкус.
А Егор каждый раз в недоумении пожимал плечами, дескать: смотрите, ничего тайного, все на ладони.
Да, все было на глазах, и тем не менее у меня никогда не получалась такая ровная хрустящая румяная корочка в сочетании с нежнейшим, тающим во рту мякишем.
– Понимаете, он свой первый фильм снял на таком бюджете, что смешно сказать: его ежедневные карманные расходы в дальнейшем были сильно больше, чем этот бюджет! Но, однако же, согласитесь, было что посмотреть?
Я слушал разглагольствования Егора вполуха, мысленно уже собираясь домой и прикидывая, какие дела меня ждут в первую очередь, а что можно отложить на завтра.
Но Егора это ничуть не смущало. Излагая длинную витиеватую историю успеха очередного голливудского то ли режиссера, то ли сценариста, он ловко
