Гроза над Миром - Венедикт Ли

Я встал, подав ей руку. Она благодарно сжала мои пальцы, поднявшись следом за мной.

– Отдохнула?

– Я не устаю. От возни с цветами. От остального – да… Ты больше не злишься?

– Глупо я себя вел. Мог то же самое сказать не психуя. Думаю, временами ты перегибаешь палку в своей суровости. «Не убивай – бесполезно это тебе» – мудрец не зря сказал. Уютная тюрьма, кружка воды в день и заплесневелый сухарь – отлично прочищают мозги… И в народе не будет лишних неприятных ассоциаций с образом правителя.

Она возразила:

– Клятва жизнью – не просто слова! И у меня нет столько тюрем! И денег нет кормить ораву арестантов. Отдать жизнь в залог, а потом легко переступить через клятву – да никогда не привыкну! И прощать не буду.

– Даже мне?

Ей было нелегко, но она решилась:

– Да. Или держишь слово или умираешь. И я сама решу, как забрать твой залог.

Я не показал раздражения.

– Чужая боль – не твоя. Но пробуй иногда,… пробуй представить себя на месте тех, других…

– Конечно. И сама я никому не давала клятвы жизнью – она у меня одна, но может быть… Есть один человек…

Я развернул ее за плечи к себе, осторожно обнял.

– Договаривай.

– Есть человек – отдам ему жизнь, когда он решит, что я предала его.

Деспот. Жестокая, своенравная. Правду ли сказала или преподнесла очередную выдумку, чтобы произвести впечатление, пробудить во мне ревность и тем крепче привязать меня к себе? Какая разница, решил я. Ладить с нею я научился. Остальные пусть решают свои проблемы сами. Народ Острова утратил стремление к общему для всех закону и даже не заметил наступления тирании. Хозяйка – человек из плоти и крови, не из железа ведь… Вокруг нее тысячи и тысячи людей – она не подчинила бы всех своей злой воле без их же молчаливого согласия. И так ли плоха Хозяйка? В ее диких выходках я стал замечать определенную систему.

– Хорошо. Запомню предостережение. Но, давая клятву, я не обещал одного. Что тебя не изнасилую.

Легкой подсечкой сбил ее с ног и повалил на согретую солнцем, пряно пахнущую траву. Эна, приняв условия игры, боролась яростно. С ее подготовкой она могла запросто меня покалечить, а захоти – и убить. Разумеется, мы оба были достаточно осторожны, чтобы не доиграться до увечий. Вот и боролись, как охваченный похотью деревенский увалень и попавшая ему в лапы несчастная пастушка. Эна так вошла в роль, что когда я поставил ее перед собой на колени – штаны спущены, руки завязаны сзади пучком травы – весь вид ее выражал ужас и скорбь. А я долбил и долбил ее, пока моя пушка не выстрелила с такой силой, что я сам словно стал одной могучей струей спермы и улетел в огненную бесконечность.

Но не остановился и был награжден. Эну, дрожащую в полубеспамятстве, вдруг потряс такой спазм… она громко застонала, вцепилась зубами в ворот моей рубахи, зарычала, задергалась в моих руках.

Долго мы отдыхали, лежа рядом, потом помогли друг другу избавиться от одежды. Жесткий, пахнущий солнцем ковер травы, стебелек, щекочущий ухо и рядом – живая человеческая душа. Никогда, ни до, ни после мы с нею не понимали друг друга так полно, без слов…

На этот раз вместо бешеного штурма я, постепенно разогреваясь, без спешки входил в Эну. Пламя, раньше чуть не пожравшее нас, теперь медленно плавило наши тела и души, чтобы мы с ней навсегда стали одним целым. Я шептал ей нежные, ласковые глупости, она отвечала мне вся и телом и дыханием…

– Ame to, ame… ame… Prinej la… Prinej!

Ее радость и печаль, горе и страсть стали моими. И мою боль разделила она… Изнемогая от тягучей истомы, я не выпускал ее тела из своих сплетенных рук, желая исчезнуть навсегда, но вместе с ней…

…Я очнулся среди пряной прохлады, не сразу поверив себе. Стояла глубокая ночь. Эна спала рядом, лежа навзничь, спокойно дышала. Полное звездного тумана небо накрывало нас своей перевернутой хрустальной чашей. И гигантское коромысло Млечного пути держало на весу весь Мир и нас двоих вместе с ним.

Я не будил Эну, пусть ей видятся счастливые сны. Вскоре она сама вздохнула глубоко, легко коснулась меня рукой и быстро села.

– Ох! Вот это мы дали!

Не обошлось без смешного. Эна никак не могла отыскать в темноте свои штаны.

– Ладно! Рубашка длинная, сойдет так… – она уже накинула на себя рубашку, но не успела застегнуться, смутно белея обнаженной кожей.

Тут я и взял ее в последний раз за эту ночь. Когда мы встали, Эну заметно водило в стороны. Взявшись за руки, тихо побрели по ночной аллее туда, где светились окна резиденции. И тут Эна, неприлично ругнувшись, споткнулась, я едва успел ее поддержать.

– Вот и штанишки нашлись! Одевайся – не могу подорвать твой политический вес, ведя из лесу с голой попой!

Она крепко шлепнула меня по месту с таким же названием – рука у нее тяжелая. Но совету моему вняла.

Веранда, выходящая в сад, была ярко освещена. Старомодный в своем щегольстве Рон курил сигарету в длинном мундштуке, глянул искоса на нас с Эной. Я за все время не заметил никого из охраны, но был уверен, что каждый из них на своем месте. Рассмешила мысль, что все они в курсе наших ночных забав и бдительно охраняли наш покой. Интересно, что Эна, похоже, совсем не роняла себя таким поведением в глазах своих людей. Так смотрят сквозь пальцы на слабости человека, которого искренне любят.

Прощальное пожатие ее руки, неожиданно сильное, и Эна оставила нас с Роном вдвоем. Я проводил ее взглядом.

– Она доверяет вам… – Рон обронил свое замечание как бы, между прочим.

– Не намерен злоупотребить, – отрезал я. – Пусть вас это не колышет.

Он усмехнулся:

– Спокойной ночи.

Я пошел к себе, зная, что вновь увижу Эну не скоро. Потому что завтра я уезжаю в Тир.

На моей постели маленькой принцессой спала Ригли, свернувшись калачиком и подложив ладонь под щеку. Она была одета, ее новое платье переливалось перламутровым блеском в свете ночника. Сандалии валялись рядом с койкой на полу.

Я тихо проскользнул на кухню, открыл морозильный шкаф. Дверца слабо щелкнула, и тут же я услышал, как заворочалась Ригли. Вернулся в комнату.

– Ригли, ужинать будешь?

Она сидела, вытянув тонкие голые ноги, зевая, терла глаза руками.

– Я тебе тоже рогов понаставлю. Будешь знать.

Следующие четыре месяца я провел в Тире, руководя великой стройкой. Наступил день, когда она была завершена.

Элиза Маккиш закинула голову, глядя на башню теплообменника.

– Никогда не верила, что эта циклопическая штука – не бред безумца, а вполне работоспособное сооружение…

Полированный металл гигантских зеркал источал невероятный блеск, сходившийся чудовищным жаром на выкрашенной в черный цвет башне, вонзающейся в бледно-синее небо.