Господин Пруст - Селеста Альбаре

Вот здесь и пришел его черед смеяться, чему я сама была свидетельницей на протяжении целых двух лет: в феврале 1914 года сам г-н Жид, бия себя в грудь, явился в свою Каноссу на бульваре Османн, о чем речь еще впереди.

Думаю, именно тогда г-н Пруст забавлялся больше всего и со своей постели руководил всеми действиями. С одной стороны, в глубине души ему хотелось изда­ваться у «Галлимара», чего он нисколько от меня не скрывал:

—     Мне нужно хорошее издательство. И не то что я недоволен «Грассе», совсем нет. Но теперь из-за войны их деятельность парализована; моя вторая книга отложена до греческих календ. Кроме того, я чувствую, что в «Новом Французском Обозрении» есть люди, такие, как Жак Ривьер, которые привержены к новым ценностям, и это мне нравится.

С другой стороны, из щепетильности в отношении Бернара Грассе и лукавства к Жиду, Копо и Галлимару, которые ошиблись и которых он хотел немного помучить за их легкомысленное предубеждение, г-н Пруст, обыкновенно столь нетерпеливый, теперь совсем не спешил.

—     Ах вот как, значит, светский бездельник их все-таки интересует. А мы пока повременим, верно, Селеста? Сами явятся, ведь теперь все в моих руках. Да, повременим.

Эта игра безумно забавляла его.

Помню, что в первые два года войны Гастон Галлимар и Жак Копо отправились с официальной миссией в Соединенные Штаты, и даже оттуда они продолжали до­кучать г-ну Прусту. В «Новом Французском Обозрении» связь с ним была поручена некой госпоже Лемарье. Боже мой, сколько раз она приходила к нам на бульвар Османн с письмами для г-на Пруста! Но он никогда не принимал ее. Бедная г-жа Лемарье, до сих пор слышу ее голос:

—     Г-н Галлимар написал мне, что г-н Пруст должен, наконец, решиться на что-то, вы понимаете, со всеми этими военными трудностями в издательстве... Но г-н  Галлимар очень хочет, чтобы это дело устроилось, и г-ну Прусту нужно принять решение...

Это были настоящие мольбы. Когда я говорила ему о ее визитах, он отвечал:

—     Пусть ходит, у нас есть время, Селеста. Этот г-н Галлимар порхает, как бабочка, теперь он увидел цветок и хочет на него сесть. Ничего, пусть еще покру­жится.

Тем не менее я почти уверена, что для него это дело было уже решено: не­смотря на симпатию к Грассе, свою вторую книгу, «Под сенью девушек в цвету», он отдаст Галлимару и его друзьям.

И все же совесть беспокоила г-на Пруста. Об этом он часто и подолгу говорил мне уже когда сговорился с Галлимаром в 1916 году после множества его писем и всяческих происков.

—     С одной стороны, я доволен изданием в «Новом французском Обозре­нии», но в то же время очень неприятно разрывать контракт с Бернаром Грассе. Ко­нечно, я совершенно  свободен, потому что «Сван» вышел за мой счет, и я ничего ему не должен. Но мне уж очень тяжело уходить от него. Он порядочный человек и до­казал это во всех наших отношениях; с его умом и способностями он, несомненно, будет выдающимся издателем. Кроме того, этот человек не лишен и душевных ка­честв. Да, Селеста, со мной он вел себя безупречно. Но все-таки его дела парализо­ваны войной, и он долго не сможет издавать мои книги. А меня торопит время — из-за болезни я никак не могу ждать. Остается только надеяться, что он поймет это.

Как ни тяжело, но придется писать ему.

Произошел обмен письмами, и Бернар Грассе очень деликатно, с достоинством и сожалением возвратил г-ну Прусту свободу.

—     Он поразил меня, Селеста, я просто счастлив, что мы расстались по-хорошему. Как я и говорил, это благородный человек!..

Г-н Пруст навсегда сохранил признательность и уважение к Бернару Грассе.

Но совершенно другие отношения сложились у него с Гастоном Галлимаром. Раз уж я обещала не грешить против истины ради памяти о г-не Прусте, то должна сказать, что он никогда не симпатизировал этому издателю. Но г-н Пруст был слишком воспитанным и вежливым человеком, чтобы показывать это. Хотя, к при­меру, он принял его всего один раз — да и то не без затруднений — и при обсто­ятельствах, о которых речь еще впереди. Это произошло уже после переезда на улицу Гамелен. Я не припомню, чтобы он говорил о каких-нибудь других встречах с ним. Кажется, в самом конце, всего за несколько недель до смерти г-на Пруста, Гастон Галлимар просил у него об интервью, но, если не ошибаюсь, мне не приходилось даже открывать ему дверь, и последним, кого г-н Пруст видел из «Нового Француз­ского Обозрения», был Жак Ривьер, с которым он тогда долго разговаривал.

По сути дела, между ними не было обычных человеческих отношений, как, впрочем, и с другими сотрудниками издательства за двумя исключениями, в том числе и Жака Ривьера, но я еще вернусь к этому.

Оставались только чисто деловые связи, относившиеся к процессу издания. Г-н Пруст посылал меня или с записками, или звонить по телефону, чтобы не было ни­каких упущений из-за его вставок и исправлений текста. Помню, как однажды при всей своей вежливости он все-таки рассердился — дело касалось «Девушек в цвету», которых вследствие большого объема набирали мелким шрифтом, чтобы ради эко­номии втиснуть в один том.

—     Посмотрите, Селеста, ведь это невозможно читать! Кто же будет поку­пать такую книгу? Какой-то абсурд! Пусть делают все заново и, если потребуется, издают в двух томах.

Часто в связи с такого рода делами мне приходилось поздно вечером бывать у г-жи Лемарье на улице Льеж.

Ну, а что касается денежных отношений... За все время его сотрудничества с «Новым Французским Обозрением» я припоминаю только два гонорара — десять тысяч франков в самом начале и уже незадолго до смерти еще тридцать тысяч. Если бы были какие-то другие, я, конечно, знала бы о них.

Для г-на Пруста самым главным оставалось издание его книг, всем остальным он охотно жертвовал. С какой иронией он говорил о своих денежных интересах:

—     Когда я спрашивал у Гастона Галлимара, нет ли у него чего-нибудь и для меня, он всегда находил какой-нибудь предлог, чтобы я немного подождал, что еще слишком рано или еще не сведены все счета...

Однажды я по наивности сказала:

—     И все-таки, сударь, пусть бы г-н Галлимар убедил вас, что у него нет денег, несмотря на весь банк Лазар!

—     Дорогая Селеста, как вы не понимаете! Ведь это еще одна причина!

Когда он получил второй гонорар, уже в самом конце — тридцать тысяч франков, все та же ирония: — Тридцать тысяч... Что ж, Селеста, дело пошло! Вот видите, теперь деньги станут прибывать и прибывать...

Как я уже говорила, в «Новом Французском Обозрении» он выделял и даже любил двух совершенно разных людей, с которыми охотно встречался: уже упоми­навшегося Жака Ривьера, генерального директора «НРФ», создавшего репутацию этого журнала, и коммерческого директора Тронша. Г-н Пруст абсолютно доверял Жаку Ривьеру, считал его очень умным, обходительным и мягким.