Господин Пруст - Селеста Альбаре
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Полагаю, вам известно, что г-н Пруст получил Гонкуровскую премию?
Но откуда мы могли знать? У нас уже давно не было телефона и вообще никаких связей с миром. Даже приятели слишком уважали привычки г-на Пруста, чтобы беспокоить его во внеурочное время даже ради такого известия.
Я сразу с восторгом сообщила ему об этом. Клокотавший от нетерпения Галлимар тут же заявил:
— Мне абсолютно необходимо видеть г-на Пруста и незамедлительно.
Стоявшие за ним Жак Ривьер и Тронш были сдержаннее и не произнесли ни слова.
Я ответила Галлимару:
— Хорошо, сударь, пойду предупредить г-на Пруста.
Он уже проснулся, произвел окуривание и выпил свой кофе. У нас было условлено, что я могу входить без вызова в случае какого-нибудь экстраординарного известия. Войдя в комнату, я увидела его спокойно лежащим на подушках и, по всей очевидности, медленно готовящимся к новому дню.
— Сударь, очень важное известие, вам будет очень приятно... Вы получили
Гонкуровскую премию!
Он смотрит на меня и произносит только одно слово:
— Да?
Как будто для него это совершенно безразлично, хотя я прекрасно знала, что в глубине души он обрадовался. Но у него было всегда так — он владел собой в любых обстоятельствах и никогда не выходил из равновесия.
— Да, сударь. Пришел г-н Галлимар вместе с г-ми Ривьером и Троншем. Он страшно возбужден и желает немедленно видеть вас.
— Нет, это невозможно, дорогая Селеста, так и скажите. У меня нет ни малейшего желания. Может быть, позднее... да, часов в десять... может быть...
— Но, сударь, похоже, у него какое-то важное дело к вам.
— Нет, Селеста, скажите г-ну Галлимару, что я бесконечно благодарен ему за визит, но совершенно не в состоянии принять его. Пусть приходит в десять вечера... или завтра...
Возвращаюсь с этим к Галлимару, и он начинает возмущаться:
— Но это просто невозможно, я же говорю, мне непременно нужно его видеть. У меня важнейшее дело! Он просто не отдает себе отчета! Сегодня вечером я должен поездом двадцать один час нестись в Довилль, чтобы запустить тираж. Иначе катастрофа, у нас не хватает книг! Умоляю вас, я должен его видеть, нельзя терять время... Объясните ему, он вредит сам себе.
Снова иду к г-ну Прусту:
— Сударь, он настаивает. Кажется, ему сегодня нужно на поезд, чтобы уладить дела с тиражом и бумагой. Похоже, у него и в самом деле трудное положение. Надо бы принять его.
Он не отвечал, и я продолжала:
— Прошу вас, сударь, сделайте над собой усилие. Г-н Пруст вздохнул и улыбнулся:
— Хорошо, пусть войдет... но только на минуту и один. Я впустила Гастона Галлимара, и это был тот единственный раз, когда его принял г-н Пруст. Впрочем, Жаку Ривьеру и Троншу не пришлось долго ждать — разговор оказался непродолжительным. Когда дверь за тремя визитерами затворилась, г-н Пруст позвонил мне. Он выглядел очень довольным.
— Прекрасно. Дорогая Селеста, я разобрался с г-ном Галлимаром, и мне остается только сказать вам... Вполне возможно, теперь начнутся звонки в дверь, меня все-таки найдут. Я не хочу никого принимать. Особенно журналистов и фотографов... Это опасные люди, он во все суют свой нос. Гоните всех прочь.
И добавил с улыбкой:
— Если вас будут расспрашивать, ни слова.
Приказ был скрупулезно исполнен. Ни один журналист или фотограф не проник в квартиру на улице Гамелен.
Нет никакого сомнения, что он был очень доволен Гонкуровской премией, хотя и не показывал этого. В тот же день или немного позднее он объяснил мне:
— Видите ли, Селеста, есть великое множество литературных премий для награждения и поощрения писателей. Даже неизвестно сколько. Но значительных совсем немного, ради которых стоит беспокоиться. Это «Фемина» и большая литературная премия Французской Академии. Однако даже они ничего не стоят рядом с Гонкурами. Сегодня это единственная настоящая премия, потому что ее присуждают люди, понимающие толк в романах и их достоинствах.
Он был очень горд этой наградой и полученными поздравлениями, в том числе и от тех трех членов жюри, которые до самого конца отстаивали Доржелеса. И получилось, как будто он был избран единогласно.
Больше всех его тронула знаменитая актриса Режан, которой он восхищался чуть ли не с десятилетнего возраста, когда впервые увидел ее на подмостках. Через своего сына Жака Пореля, поклонника г-на Пруста, она спрашивала, какой подарок был бы ему приятен в память о премии. Он попросил ее фотографию в костюме Сагана, роль которого она блистательно исполняла в ревю театра «Эпатан». Когда Жак Порель принес этот подарок, он, по обыкновению, объяснил мне все связанные с ним подробности.
— Посмотрите, Селеста... Из всех женщин только она с присущей для нее элегантностью осмелилась надеть мужской костюм и носить монокль. А вот и гардения в бутоньерке... Жаль только, что оставила в ушах свои жемчужины.
Он был счастлив, как ребенок.
Но при всем этом Гонкуровская премия нисколько не изменила его повседневную жизнь. Рассказывали, будто он истратил полученные пять тысяч франков на благодарственные обеды и приемы. Я ничего такого не припоминаю. Если бы это было, то в первую очередь г-н Пруст пригласил бы голосовавших за него, прежде всего Леона Доде и Рони Эне.
Впрочем, он встретился с некоторыми критиками — например, с Полем Судэ из газеты «Ае Тан», который делал всю погоду на литературной кухне. Судэ написал о нем довольно сдержанную статью. Именно поэтому г-ну Прусту захотелось познакомиться с ним — как всегда, на первом плане оказывалось все то, что касалось его книг. Мнение критика волновало его отнюдь не по мнительности, но из любопытства к иному взгляду, а также потому, что ему всегда хотелось поделиться с другими добытой им истиной.
Я уже не помню всех обстоятельств, но, скорее всего, он сделал все возможное, чтобы их встреча произошла самым торжественным образом. Они встречались дважды, за обедом и ужином в отдельном кабинете у «Рица». Первый раз не очень удачно. Оба так и остались каждый при своем мнении, но, конечно, не выходя за рамки вежливости. Помню, как г-н Пруст сказал мне по этому поводу:
— Г-н Судэ довольно-таки упрям. В нем нет той широты, которая необходима для понимания других. Но он порядочный человек, твердо убежденный в истинности своих предрассудков. А это уже кое-что.
И прибавил как бы для самого себя:
— Но я добьюсь своего...
После второго обеда все уладилось. Я приглашала тогда графиню де Нойаль и ее сына и очень образованного американца Уолтера Берри, человека высокой культуры, обожавшего книги г-на Пруста. В то время он был президентом Американской Торговой Палаты в Париже. На этот раз г-н Пруст возвратился торжествующий:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});