Топографический кретин - Ян Ледер

обладавший солидным запасом дефицитных на тот исторический момент напитков.

Оставив официанту с экономичным именем Ю неадекватную тучу чаевых и беспорядочно помахивая ладонями у пылающих ртов, в которых догорало послевкусие дальневосточных кулинарных острот, делегация приступила к следующему пункту культурной программы. Каковым значилось посещение Карася, великого жреца ароматных паров и непревзойдённого мага берёзового веника.

Путь был недолгим, но трапеза оказалась столь обильной, а просторный кожаный салон линкольна столь тёплым и уютным, что Илья в нём сразу прикорнул.

— Вот видите, представитель спёкся, — констатировал один из бизнесменов по прибытии к месту назначения. — Что будем делать?

— Оставлять нельзя, — сказал второй, — машина остынет на морозе, и он тоже.

— Надо его внутрь, — заключил третий, самый главный.

Появившийся в дверях спорткомплекса маг, он же жрец, он же Карась уже несколько минут совершал гостеприимные пассы, посредством которых согревался на холодном ветру, и фершты, покряхтывая, стали выбираться из своего парохода.

— Коньяк и закуску выгружай, — сказали они водителю, — а представителя проводи внутрь. Деликатно!

— Я помогу, не волнуйтесь, — заверил Яков.

— Вот здесь, я думаю, будет хорошо, — он указал на одну из дверей, выходящих в длинный, коридор. Указал кивком головы, потому что руками Яков держал Илью за плечи, из-за чего двигался задом, в то время как голени представителя сжимал своими подмышками семенящий следом шофёр.

В дневное время комнатёнка, видимо, служила массажным или каким-нибудь физиопроцедурным кабинетом: у стены кушетка, над ней голова кварцевой лампы, рядом единственный стул с комплектом свежего постельного белья. Чисто, тепло, и шум из сауны не долетает — как раз что надо.

Яков хорошо помнил, как поразили его мемуары старых большевиков, сидевших со Сталиным в царской тюрьме и вспоминавших, что там, в Туруханском крае, Коба всегда ложился в носках. Сам Яков ненавидел спать одетым, от этого он по утрам чувствовал себя совершенно разбитым и как будто неопрятным — и не мог допустить, чтобы эта участь постигла его друга, временно находящегося в бессознательном состоянии. Тем более что время в запасе ещё было — кончив возиться с Ильёй, в предбанник он поспел как раз к началу коллективного омовения.

Карась свое дело знал на пять, у него были даже войлочные шапки и пузырьки с бальзамами, которые он разводил в воде и плескал на камни. Печка возмущалась всеми ста пятью своими градусами, адски шипела и вбрасывала в горячий воздух облачка густого, пушистого запаха. Чтобы прийти в чувство, разомлевшие гости ныряли в холодную, мутную от хлорки воду небольшого бассейна, а потом грели организмы изнутри крупными глотками грузинского коньяка.

Какой-то из наступивших моментов объявили торжественным. Главный страховщик взял стакан и поднялся с ясеневой лавки, придерживая тогу из простыни, нежно прильнувшую к толстому влажному животу и ставшую оттого полупрозрачной.

— Друзья! Позвольте мне сказать словами великого грузинского поэта, который умел сказать так, как никто другой сказать не умеет…

В следующий момент Яков подумал, что тостующий по пьяни перепутал эпосы и принялся цитировать кыргызского акына: уж очень равнинно зазвучало. Стало скорее похоже на безнадёжный вой волка в степи, чем на чеканное, гортанное повествование о жизни гордого горного народа. Но потом понял, что фершты и звуки друг к другу отношения вообще не имеют: вой доносится откуда-то извне.

Окон в предбаннике не было, но на дворе давно стояла холодная, снежная ночь, и от этого стало ещё страшнее, потому что вопль был не только невыразимо безысходным, но ещё и ужасно громким, насквозь пронизывающим стены и душу.

— Что за алаверды такая! — испугался грузин.

Обладающий несравненно более богатым банным опытом Карась в непонятках пребывал недолго и первым сообразил, что вурдалаки бывают только в ужастиках.

— Илюха! — он ринулся в коридор.

Илья сидел на кушетке и орал. Его тощий торс с редкими, как у китайца, белёсыми волосами был местами покрыт капельками пота, пальцы судорожно сжимали простыню, глаза почти совсем вылезли из орбит. Но ни крови, ни других признаков насильственных действий в комнате не наблюдалось.

— Что, Илюха, что?

Он не отвечал, просто продолжать вопить, и тогда Яков довольно чувствительно шлёпнул его по роже. Ор прекратился. Взор обрёл некоторую осмысленность, пошарил по конуре, остановился на Карасе.

— Ааа… живой?

— Ты что, старина, рехнулся? Конечно живой, с чего тебе быть мёртвым!

— Фу… Нихренасе… Просыпаюсь — почки выхлёстываются, глаза ничего не видят, лежу весь голый, простыня под подбородок, над репой синяя лампа, вокруг кафель… Думал, в морге.

Так что разнимать руки, сжавшиеся в новогоднюю ночь на тонкой Дашуткиной талии, нужно было очень деликатно: кто знает, что видит Илья в своём проспиртованном сне… Но уже от первого прикосновения он мгновенно открыл совершенно трезвые глаза.

— Чёрт, собаку ж вечером не выводили! Иди ко мне, девочка моя, гулять пойдём!

Ильда отреагировала мгновенно: с выпученными глазами и вывалившимся языком вскочила хозяину на грудь, кубарем метнулась на пол, рванула в кухню, стремглав вылетела оттуда в прихожую и стала звонко барабанить передними лапами по связке ключей, висящих на ручке входной двери.

— Умная — напрочь, — улыбался Илья с видом бывалого заводчика, натягивая пуховик и засовывая в карман какой-то свёрточек. Мужская часть населения решила составить ему компанию.

— Блин, ну и колотун, — поёжился Гусси и стал подпрыгивать на месте, хрумко уминая снег под ногами.

— Ничего, старый, зáраз согреемся, — Илья защербатил свой фирменный оскал и полез в карман. — Папироса есть у кого?

— Вы только Дашке не говорите, я типа завязал, — попросил он, смешивая на ладони высыпанный из беломорины табак с содержимым маленького бумажного пакетика. — Ну давай, Михеич, взрывай.

Через полчаса веселье за столом снова пошло на убыль, и Илья вспомнил, что собака успела сходить только по-маленькому.

— Давай, щеночек мой, гулять, гулять!

Ильда вопросительно склонила голову, проделала куда менее убедительный, чем в первый раз, забег по квартире, но рефлекс всё-таки победил, и она снова загремела ключами в прихожей.

— Сейчас, зайка, сейчас, не суетись, — урезонил её хозяин и повёл друзей вниз по лестнице.

Ещё через час силой выволоченное на прогулку животное малодушно скреблось снаружи в подъездную дверь и крупно тряслось всем своим короткошёрстным организмом.

— Свежий воздух любит — сил никаких нет, — объявил Илья и полез в карман за заветным свёрточком.

Но столкнувшись с построением на прогулку в пятый раз за два с половиной часа, собака очень шустро забилась под диван, и выковырять её оттуда Илье не удалось ни уговорами, ни угрозами, ни даже шваброй.

— Вылезай, красавица! Ну же, Ильдачка, хозяин с тобой на улочку пойдёт… Да что ж ты, овца курдючная, папочку подводишь!

В