Топографический кретин - Ян Ледер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как можно доступнее изложив ей свои доводы и пряча глаза, он начал собираться.
— В общем, ты тут осваивайся, а я схожу, погляжу, чем чёрт… Эй, да ты что! Ну, ладно, ладно, не реви, пойдём. Только мигом!
— Ну вот, и что теперь? — спросил он Верку, как будто она могла чем-то помочь.
Они стояли под дождём на крыльце дома культуры, прильнув, как и два десятка других неудачников, к стеклянной стене фойе. Внутри, стараясь не глядеть в их сторону снисходительно и изо всех сил скрывая друг от друга праздничное возбуждение, топтались юные счастливчики.
— Я не знаю, — тихо сказала Верка, и Якову сразу стало стыдно. За то, что он, взрослый уже и вполне самостоятельный студент, совершенно бессовестно и несправедливо перекладывает ответственность на несмышлёную старшеклассницу, которая просто не может ответить ему тем же. За то, что он такая инфузория, не умеющая сделать приятное человеку, который любит его так, как не будет уже его любить никто и никогда.
И ещё за то, что девчонка, которую любит он сам, находится там, за прозрачной стеной, а он стоит здесь и набухает дождём, как никчёмная промокашка…
Внутри над толпой первокурсников проплыли тёмные очки.
— Серёга! — Яков схватил Верку за руку и попёр к дверному проёму.
— Ку-да! — в дверях стояли двое старшекурсников с повязками «Оперотряд» на рукавах.
— Серёга! Позовите Серёгу, — взмолился Яков.
— Какого ещё Серёгу!
— Азаряна, какого ещё!
Серёга перешёл уже на четвёртый курс и был командиром всего университетского оперотряда. И ещё он был женихом Алисы из сказки, бывшей школьной возлюбленной Якова, поэтому Яков его знал. Но важнее было то, что Серёга тоже знал Якова, а потому, поздоровавшись с ним за руку и окинув быстрым, явно оценивающим взором его спутницу, пропустил обоих внутрь.
Оказавшись в фойе, Яков тут же потерял из виду Верку, ошалевшую от обилия умненьких красавчиков, но расстраиваться не стал. Долг перед ней я исполнил, пора браться и за собственных баранов, пробурчал себе под нос, всматриваясь в неплотную шеренгу интеллигентиков, предсказуемо выстроившуюся подле его белокурой пассии.
— Ходоки у Ленина, блин, — сказал Яков, хотя нарядом, причёской и расположением духа Юля никак не соответствовала имиджу вождя пролетарской революции, а напоминала скорее строптивую героиню «Легенд и мифов Древней Греции», олимпийскую богиню, к которой смертные выстроились на поклон и были, кажется, не прочь забросить на алтарь её благосклонности парочку-другую конкурентов или каких других жертвенных животных.
Да, ситуёвина, подумал Яков, стряхивая с куртки дождевые капли. Он, в отличие от Юленьки, к числу небожителей не относился. Но, мелькнуло в голове, это ведь как сказать. Ты отучился в универе целый год, а значит, в глазах зелёных очкариков ты уже не просто человек. Не полубог, конечно, и даже, может, не титан, но герой — точно.
То ли по случаю этого понимания, то ли ввиду прирождённого обаяния, а то ли из-за только-только начавшей проклёвываться платежеспособности, которая в этот вечер вылилась в желание многократно угощать богиню шампанским, но разогнать плебс Якову удалось подозрительно просто: он прошёл через них, как тунец проходит сквозь треску — или через кого там проходит тунец? Впрочем, рыболовецкая тематика его сейчас занимала меньше всего. Куда важнее — и разорительнее, кстати! — было то, что наливать пришлось не только Юленьке, но и — по одной, по одной, в очередь, сукины дети! — непонятливым смердам тоже. Овчинка, тем не менее, оказалась достойной выделки: осознав, что с такой широтой души им тягаться не под силу, отступились даже самые настырные и самые тупые.
И сразу наступила долгожданная пора шоколадок с фундуком и нежных объятий, пионов на несуразно длинных стеблях и катаний на педальных катамаранах, вечерних киносеансов на «детям до шестнадцати» и недетской ревности к общему знакомому — загорелому блондину, который собирался вскоре стать капитаном и начать ходить в загранку за дефицитным товаром.
Он повёз её к своим, и они ехали в одном купе — вместе, но не вдвоём: с ними всё время была её подруга и какая-то ещё незнакомая тётка, — а потом его родители постелили им в разных комнатах, и он долго не засыпал, терзаясь, но сунуться в её спальню так и не посмел, то ли её не желая будить, то ли свою сестрёнку Алину, а то ли вообще стесняясь чего.
А потом они стали обсуждать, как на летних каникулах отправятся в её далёкое Забайкалье, чтобы он тоже мог встретиться с её семьёй, и им было хорошо вдвоём, но недолго, потому что в конце весны, окончив второй курс и заручившись слёзным Юлиным обещанием ждать, Яков ушёл в армию.
Почти добровольцем.
14 февраля
Полураспад
И что я поддельною болью считал,
То боль оказалась живая —
О боже, я раненый в сердце играл,
Гладьятора смерть представляя!
Генрих Гейне
День Святого Валентина. В прошлом году, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом четырнадцатого февраля мы дарили друг другу подарки, целовали друг друга в губы и желали друг другу друг друга любить. Теперь день влюбленных к нам имеет такое же отношение, как курбан-байрам или праздник омовения в священной реке Ганг.
Я купил коробку конфет и одинокую розу. Подписал открытку, в которой впервые в жизни назвал ее не любимой, не моей, а — дорогой. Какое удобное, какое универсальное, какое бесцветное слово. Как богат язык.
Мне всегда язык был интересен, я считал, что он может выразить все что угодно, любую мысль, любое чувство, самый тонкий перепад настроения, самый трудноуловимый его оттенок. Терпеть не мог глупых сокращений и ненавидел смайлы: они напоминали мне идиотские взрывы хохота, вставляемые в телесериалы с целью обозначения мест, в которых следует смеяться. Не умеешь сформулировать шутку, считал я, не поможет ни ха-ха с экрана, ни точка-точка-огуречик:-) на свернутой набок шее. А если хреново тебе, то и тут двоеточие с открывающей скобкой:(ни при чем. Язык — он не только все стерпит, но и разделит все с тобой.
Почему же сейчас не хватает слов? почему так смертельно хочется швырнуть в стену эту изогнутую синюю вазочку, в которой нашла свой недолгий приют одинокая
