Дом неистовых клятв - Оливия Вильденштейн

найти даже в самых тёмных его уголках, а драгоценные воспоминания даже в сточной канаве моих кошмаров. И только я могу вытащить их из грязи и вынести на свет.

Лор отращивает железный коготь и проводит по моему испорченному платью. Застывший от соли шёлк спадает с моего тела, покрытого синяками. Я сосредотачиваюсь на светлых моментах, которые освещают мою обсидиановую темноту: встреча с бабушкой-шаббианкой, обретение магии, близкое знакомство с Юстусом Росси, дольки апельсина, которые просовывал Като в мою клетку, несмотря на приказ не давать мне есть, новость о том, что моя мать всё ещё жива. Я даю этим воспоминаниям, хотя их и немного, разрастись и полирую их до тех пор, пока они не начинают затмевать своим блеском те, что я хочу забыть.

Лор тихо и медленно раздевает меня, разрезая кружево моего бюстгальтера, после чего спускает нижнее белье по моим ногам, а его прохладный дым скользит по моей коже, точно ароматическое масло.

Когда я оказываюсь полностью раздетой, напряжение начинает покидать моё тело, словно он избавил меня от доспехов, а не от этого коротенького платья. Я чувствую себя более свободной и лёгкой, точно парус, раздуваемый ветром, точно корабль, рассекающий спокойную воду.

«А ну-ка в ванну, маленький кораблик», — бормочет он у меня в голове.

Пальцы его призрачной руки переплетаются с моими, и он тянет меня в сторону огромной круглой ванны, окутанной паром.

Я приподнимаю бровь.

«Маленький кораблик?»

«Маленький змей?»

Я улыбаюсь.

«Мне больше нравится, Behach Éan».

Я поднимаюсь на четыре ступеньки, ведущие к каменной ванне, а затем издаю стон, когда погружаю в неё ногу.

«Но мне любопытно, как будет «змей» на языке воронов».

«Sífair».

— Си-фэ, — произношу я вслух, чтобы запомнить это слово. — Хочешь услышать кое-что невероятно забавное? — спрашиваю я, погружаясь в ванну.

«Забавное?»

«Классное».

«Я хочу, чтобы ты рассказывала мне всё», — говорит он, и его тени рассеиваются, слившись с паром.

«Как только я оказалась в присутствии Мириам, ещё до того, как она разблокировала мою магию, я овладела шаббианским языком».

Золотые глаза Лора снова появляются прямо передо мной. Я ожидаю, что он удивится, но Король воронов выражает другую эмоцию.

«Что?»

Я закрываю глаза, запрокидываю голову, и всё моё тело, за исключением носа, рта и глаз, оказывается под водой.

«До того, как она разблокировала твою магию?»

«Да. Я зашла в подземелье и — бам! — начала её понимать. Я даже не осознала, что она говорит на шаббианском».

Он так долго ничего не говорит, что я открываю глаза и вытягиваю шею.

«Я предполагала, что это может шокировать тебя, но в хорошем смысле… а не», — я пожимаю плечами, — «в плохом».

«Я рад за тебя, Фэллон».

«Я не слышу радости в твоём голосе».

Он начинает тереть нежное мыло между своими призрачными ладонями до тех пор, пока не появляется пена, которая переливается перламутром на фоне его тёмных рук. Отложив мыло, он запускает пальцы в мои мокрые волосы и начинает намыливать мою голову. А я уже и забыла, какими божественными могут быть его прикосновения.

Вымыв мне волосы, он откидывает мою голову назад, опускает её в тёплую воду и начинает тереть, заставляя меня издать ещё больше стонов.

«Прости мне отсутствие воодушевления, Behach Éan, но я не могу не задаться вопросом, почему ты так неожиданно овладела шаббианским, но не языком воронов».

Его слова прогоняют радость, которая курсирует по моим венам, благодаря массажу головы, который он мне устроил. Я сажусь, притягиваю колени груди, сжимаю щиколотки руками и пристально смотрю в его горящие глаза.

— Это потому что моя воронья сущность всё ещё заблокирована? — говорю я, хотя понимаю, насколько абсурдна моя теория, учитывая то, что я заговорила на шаббианском до того, как мою магию разблокировали.

Несмотря на то, что вода в ванне теплая, меня окутывает холод.

«Я ведь ворон?»

«Да. Ты дочь своего отца, а Кахол определённо ворон».

«Тогда… почему?»

Моё воодушевление проходит, и на смену ему приходит ужас.

«Фейри и вороны не могут иметь потомство. Ты ведь это знаешь?»

«Да. Но какое это имеет отношение к моему умению говорить на языке воронов?»

«Что если перенос тебя во чрево фейри лишил тебя твоей вороньей сущности?»

Похоже, он не только что пришёл к этому выводу. Похоже, он много об этом думал. Если он прав, тогда это значит… это значит, что я никогда не смогу перевоплотиться. Я никогда не смогу летать.

«Это только теория, птичка. По крайней мере, я могу ошибаться».

Это возможно, но что если он прав? Что если…

«Тогда тебе придётся использовать мои крылья всю жизнь».

Его тени скользят по моей шее, пытаясь угнаться за капельками воды, стекающими с моих волос.

«Всё могло быть гораздо хуже».

Он прав. Я это понимаю. Но разочарование начинает наполнять мою грудь при мысли о том, что я никогда не смогу отрастить крылья и умчаться в небо.

«Я могу ошибаться», — повторяет он, и его эфемерные губы касаются моих, после чего обосновываются там до тех пор, пока мои губы не раскрываются для него, пока его поцелуй не заставляет моё тело отодвинуться назад, пока моя спина не ударяется о край гигантской ванны.

Его тени превращаются в руки, которые сжимают мои колени и разводят их в стороны.

«Посмотри на меня, Behach Éan. Не отводи взгляд».

Я делаю, как он говорит, и смотрю на него. Его тени сгущаются и обретают цвет, а очертания тела становятся чётче, и он превращается в мужчину, сделанного из плоти и чернил, который стоит на коленях меж моих ног. Я упиваюсь этим необыкновенным лицом, которое смотрит на меня сверху вниз, прохожу взглядом по острому краю его безукоризненного носа, поглощаю его идеальные ресницы и лёгкий изгиб губ.

Я вспоминаю его слова о том, что принцесса из Глэйса назвала его зверем, но в этом мужчине нет ничего звериного. Каждый его сантиметр великолепен, совершенен и чувственен. Это лучшее произведение искусства, которое было когда-либо создано.

«Я рад, что ты довольна тем, кто тебе достался», — бормочет он, а его пальцы лениво скользят по моим ключицам в сторону плеч.

«Достался», — фыркаю я, но затем теряю нить своих рассуждений, так как он начинает ласкать мои груди, сначала ногтями, а затем кончиками пальцев. Я вынимаю руки из воды и заношу их над его широкими плечами, боясь, что он схлопнется, как мыльный пузырь, если я надавлю на них.

«Этого не случится, потому что я в твоей голове, Фэллон».

Он обхватывает нежную плоть