Годы нашей жизни - Исаак Григорьевич Тельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом статья об уходе за садом и огородом. «Нет плохих огородов, есть плохие овощеводы».
Чем дальше мы читаем, тем больший интерес вызывает этот том, по-своему повествующий о времени, о стране и о ее детях.
От своих огородных дел авторы книги переходят к проблемам сельского хозяйства.
Юные художники содружествуют с публицистами. Рядом с плакатом, наглядно представившим, что на каждого грамотного в стране пока приходится трое неумеющих писать и читать, — статья пионера, который вместе с Лениным мечтает о полях без меж, о ста тысячах тракторов. И как не воздать здесь должное фантазии юного иллюстратора, тридцать пять лет назад изобразившего тракторный поезд, весьма похожий на современный.
За окном уже ночь, необычно синяя даже для киевской весны. Давно уснули внучки Анастасии Ивановны — им завтра утром в школу. А мы с Ростиславом Петровичем все еще сидим над томом трудов третьей «А» — книгой, по-детски непосредственной и одновременно серьезной.
Снова читаем письмо Надежды Константиновны. Оно написано под свежим впечатлением от книжки киевских школьников и проникнуто большой верой в будущее, о котором ребята из третьей «А» пели: «Близится эра светлых годов».
— Я из первого таксомоторного. Мне сказали, что вы меня ищете...
Так мы познакомились с Григорием Кушниревым, одним из лучших киевских таксистов.
Эту фамилию мы уже слыхали. После беседы с Ириной Сергеевной Радченко у нас было еще несколько встреч с ее одноклассниками. Не без гордости рассказывали они, сколько из их класса вышло ученых, кандидатов и даже докторов наук. А вспоминая школьные годы, наши собеседники в числе самых способных товарищей называли Григория Кушнирева.
Перед нами высокий, стройный мужчина с умным лицом и острым проницательным взглядом. Завтра у водителя Кушнирева выходной, и, увлеченные беседой, мы сидим до полуночи. Григорий Матвеевич вспоминает, как прожиты эти годы.
Та минута, когда он мальчишкой впервые увидел автомобиль, определила всю его жизнь.
Окончив школу, Кушнирев ушел по первому набору в автомобильное ФЗУ. Потом на курсы. Стал отличным слесарем по ремонту и шофером.
Юношу увлекла романтика первых автоколонн. Как и многие сверстники, Григорий искренне считал, что опоздал родиться лет на пятнадцать — двадцать.
Дни и ночи ездил молодой шофер по дорогам республики. Трудные маршруты автоколонны чем-то напоминали Григорию бои, походы первых лет революции, о которых поется столько песен. И в летописи пятилеток скромной строкой вписались трудовые подвиги шофера первой украинской автоколонны, отличившегося на перевозках зерна и свеклы.
В свободный час, где-нибудь на привале, в колхозной хате, на элеваторе, на сахзаводе или просто под ясным небом, этот водитель доставал из сумки учебники и занимался. Возвращаясь в Киев из дальних поездок, он экстерном сдавал экзамены. И сдал. Но не захотел расстаться ни с машиной, ни с полюбившейся ему работой.
Войну он тоже прошел фронтовым шофером.
И вот уже тридцать лет сидит за рулем, а последние десять в машине с шахматной полоской.
— Вы спрашиваете, интересная ли у меня работа. Наверное, другая была бы поспокойней. Но я на другой не смог бы. В конторе не высидел бы и получаса. Привык всегда быть в дороге, наблюдать, встречаться с людьми. Сидя за рулем, очень многое видишь.
Вспоминая свой школьный класс, Кушнирев говорит об Анастасии Ивановне:
— Каждый из нас знал многих педагогов, воспитателей, вожатых. Но одних ты забыл, они не оставили заметного следа в твоем сердце. А есть учителя и воспитатели, чей образ проносишь сквозь годы, через всю жизнь. Вот такая Анастасия Ивановна. А ведь как строга была! Мы понимали, что ее требовательность от большой любви, от горячего желания сделать нас всех настоящими людьми. В отношении нашей третьей «А» это в основном удалось. Вот самое важное. И дело вовсе не в том, кто каких достиг степеней и сколько из нас вышло инженеров, врачей и докторов наук.
Жили-были на свете четверо мальчишек с красными галстуками, четверо неразлучных друзей, сидевших за соседними партами в классе.
Они входили в звено «Мотор», в редколлегию класного журнала с названием, которому через тридцать лет суждено было стать символическим — «Спутник». Они были инициаторами многих начинаний третьей «А». Звали их Гриша, Жорж, Петя и Сергей.
Потом время разбросало их в разные стороны, но они не теряли друг друга из виду. Один из них стал инженером, другой — военным, третий — ученым, четвертый — шофером.
Когда началась Великая Отечественная война, очи уже были зрелыми, закаленными людьми. Потом прошли много военных дорог. И в том великом, что мы называем Победой, были и их труд, и их кровь.
Приехав с фронта, Григорий пошел искать Сергея Гришпана. Он знал, что Сергей — инженер по специальности — служил в артиллерии, воевал на Ленинградском фронте, но последнее время не имел о нем никаких вестей.
Отца Сергея — потомственного строителя — Григорий помнил человеком преклонных лет, но очень подвижным. А теперь увидел глубокого старика. Горькая слеза катилась по морщинам его лица. Гриша все понял без слов. И он мог утешить старика только тем, что весь вечер читал с ним фронтовые письма Сергея.
Из этих писем Григорий узнал о судьбе еще одного школьного товарища. С ними в классе учился Коля Гоголь-Головня — самый добрый и спокойный мальчик, ведавший классным фондом помощи беспризорным. Он был потомком писателя. Внучатый племянник великого Гоголя избрал себе инженерную профессию. Случилось так, что с первых дней войны они с Сергеем попали в одну артиллерийскую часть, вместе дрались на берегах Невы, и в бою недалеко от Ленинграда Коля Гоголь был смертельно ранен.
Никогда не придет на собрание бывших учеников того класса поэт и художник третьей «А» Боря Фридман. В «Книге для чтения» мы встречали несколько его стихов. И среди них иронические строки, посвященные кори, которой заболел десятилетний стихотворец.
Новый год мне корь принес —
Подарок сей не столь приятен,
Кашель, боли, красный нос,
Появилось много пятен.
На
