Призрак замка Гримуар. Рождественский детектив - Шарлотта Фрост

рубашки. – Смерть доктора Косты вообще может быть несчастным случаем, а все остальное – настоящие преступления. – Мюллер тряхнул головой, пытаясь отогнать рой обрушившихся на него мыслей. – Нет-нет, алиби в ночь Рождества отнюдь не снимает с вас подозрений! Ни с вас, Симон, ни с вас, мадам Бриль! Мотивов, как я вижу, у вас обоих предостаточно! Я не буду спускать с вас глаз!

Он снова дернул за дышащую на ладан пуговицу на воротнике. Та оторвалась и покатилась по полу.

Мари с облегчением вздохнула. Ну что же, она добилась хотя бы того, что сыщик сбит с толку и сомневается. А значит, он не сдаст ложных подозреваемых полиции, не разобравшись, и сейчас не потеряет бдительности, не расслабится, найдя козла отпущения. А это уже не мало!

Мюллер поднял пуговицу с пола, разогнулся и охнул от боли, держась за поясницу.

– Прямые обвинения с вас пока сняты, – проворчал он. – Но мы с вами не в комедийном фильме! Мы здесь строим предположения и прикрываемся пустыми оправданиями, а три человека уже убиты. Три! И, если бы не Леонид, – убитых могло бы быть уже четверо! – Он подошел к камину и пошевелил угли кочергой. Вверх взметнулся сноп искр. – И, возможно, это еще не конец…

Глава 48

Но сказал я: «Это ставней ветер зыблет своенравный,

Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,

Будь спокойно, сердце! Это – ветер, только и всего.

Ветер, – больше ничего!»

Эдгар Аллан По

Время до вечера тянулось так медленно, будто Мари была пленником, отсчитывающим дни в каменной тишине своей одиночной камеры. За окнами белоснежный покров земли сливался с серым небом, линия горизонта терялась в снежной мгле, и, казалось, сама вечность прильнула к замку «Гримуар», превратив стремительный поток времени в тягучее желе.

Наконец, день начал угасать, как остывающий уголек в камине, оставляя за собой холод и безысходность. Наступили сумерки.

Мари придвинула к столику у окна большое мягкое кресло. Подошла к стеклу. Белоснежные хлопья падали на подоконник, и ледяные кружева поблескивали на стеклах в свете фонарей. Мари всмотрелась в полумрак, ища свое отражение. Силуэт ее ускользал, терялся в снежном мареве, в отражениях елочных шаров и украшенного гирляндами холла. Она прикоснулась к холодному стеклу. Пальцы ее заскользили, пытливо исследуя отражение, будто пытаясь понять, что же скрывается там, за пределами видимого. Все блажь, все обман, все не то, чем кажется…

Ван Фу, точный, как Парижский эталон в Институте Времени, зажег свечи на столиках, непреклонно следуя традициям дома.

Амадей подошел к Мари, ткнулся мокрым носом в ее ногу и настойчиво мяукнул.

Мари улыбнулась и опустилась в кресло. Кот тотчас же запрыгнул к ней, устроился теплым комочком рядом и заурчал, как трактор.

От мыслей раскалывалась голова. Нужно как-то отвлечься. Подумав минуту, она раскрыла ноутбук и принялась печатать.

Буквы послушно ложились на белую виртуальную бумагу.

«Зловещие тени грядущих событий, предчувствие которых не оставляло меня ни на миг с того самого момента, как я переступила порог „ Гримуара», оказались не менее точными, чем дельфийская Пифия.

Солнце успело лишь несколько раз пробить ледяную корку горизонта и подняться в мутное небо – а в этом доме уже погибли насильственной смертью три человека. И, кажется, это еще не конец.

Зима заметает гостиницу, будто хрустальный новогодний шар, силится остановить мгновение и погасить огоньки человеческих жизней навеки. Если помощь не подоспеет – или если я своими руками не разорву этот порочный круг сансары, – то мы останемся здесь навсегда, запечатанные в ледяном мире вечной зимы, как жуки в голубом янтаре.

Мне кажется, время здесь течет иначе, замедляется, поворачивает вспять.

Ван Фу сказал, что этой осенью рядом с «Гримуаром» распустились цветы, которые даже в теплое время года не цветут одновременно: осот и анемона. Он верит, что это знаки, предвестники беды. Так же когда-то предрекали катастрофы комета 1812 года96 и извержение Кракатау…97

Мы заложники неведомого действа, совершаемого невидимой рукой. Нас приносят в жертву на костер очередной безумной идее.

Как же мне найти выход из этого лабиринта причудливо сплетенных друг с другом судеб?..»

К Мари подошли Леонид и Женька. Она отложила ноутбук в сторону.

Женька принес поднос с миндальным печеньем и чашки с горячим шоколадом. Затем, высунув от усердия кончик языка, выдавил сверху сладкую пенную шапку взбитых сливок.

– Ну вот, хоть какая-то радость сегодня! А то мне как-то неуютно, – пожаловался он. – Сердце чует, что Апокалипсис уже не за горами…

Леонид кивнул на поднос с напитками.

– И ты намерен это отпраздновать?

Женька серьезно посмотрел на него.

– Если сейчас – последние часы нашей жизни, то лично я намерен провести их с пользой! Моя нервная система прошла сегодня сквозь огонь и воду, я заслужил сладкое!

Леонид улыбнулся.

– Не вижу повода для шуток, – насупился Женька. – Известно ли тебе, что люди с такой подвижной нервной системой, как у меня, необычайно чувствительны к превратностям судьбы? И оттого они особенно ценят все, что дает хотя бы временное ощущение комфорта и надежности! Гедонизм в моем случае – не прихоть, а необходимость. Чтобы выжить, я обязан ежедневно уравновешивать достойными дозами радости все удары рока!

Преисполнившись ощущения собственной правоты, он добавил еще сливок в горячий шоколад.

Мари с благодарностью взяла одну из чашек. Женька – если он, конечно, не находится на пике драматических эмоций, – умеет, наперекор реальности, создавать хотя бы видимость того, что у них все в порядке. Бесценное качество во времена перемен!

На столике перед ней лежали захваченные из библиотеки журналы, большой альбом с архивными фотоснимками «Гримуара» и газетные вырезки.

Она потянулась к альбому. Провела пальцами по потертой кожаной обложке, потрогала медную пряжку.

– Ты что, собираешься сейчас работать? – удивился Леонид.

– Скорее, использую любые предлоги, чтобы отвлечься от происходящего, – вздохнула она. – Совершенно не могу больше думать. Мне нужна перезагрузка, свежий взгляд…

Женька отхлебнул из чашки, отчего над верхней губой у него появились белые усы из взбитых сливок. Он пожал плечами.

– Да, приходится признать, мы в тупике! Кого ни обвини, доказательств нет, и все слова – как пустой ветер. Я уже смирился, готовлюсь к неизбежному… – махнул он рукой.

– Да, очень сложная головоломка, – пробормотала Мари. – Если присмотреться, то мотив для убийств есть почти у каждого гостя! – Взгляд ее остановился на дрожащем огоньке свечи. – И как много вопросов без ответа! Вот почему, к примеру, задуло свечу?

– Свечу? – удивился Леонид.

– Да-да. Окно, разбитое в ночь смерти доктора, прикрыли картоном, и сквозняка не было. Так почему же задуло свечу во время инсценировки «Гамлета»? Это случилось еще до второго крика петуха…

На их столик легла чья-то тень. Мари повернула голову. Рядом прошел хозяин, стуча каблуками. В руке он держал трость с тяжелым набалдашником и сжимал под мышкой книгу в старинном переплете. Взмахнув гривой черных волос, он стремительным шагом пересек залу и исчез в полумраке.

Женька удивленно покачал головой.

– Свеча? Почему тебя интересуют такие мелочи?

Мари промолчала, лишь потерла ноющий висок.

– Кстати, а почему ты уверена, что летчик не виновен? – спросил Леонид. – Ты забыла, что третьи лыжи принадлежат ему? Скорее всего, именно он натянул ленту на склоне!

– О нет! – оживилась Мари. – Вы помните лыжи в пристройке у дома, где мы взяли провода? Я успела внимательно рассмотреть их. Ими кто-то совершенно определенно пользовался, и совсем недавно! Похоже, не только Симон успел побывать в тот день на склоне…

Леонид приподнял брови и задумчиво хмыкнул.

Танцующее пламя свечи отбрасывало тени на лица.

Мари сделала глоток горячего шоколада и раскрыла журнал с фотографиями.

– В прежние времена «Гримуар» был не столь мрачным, – заметил Леонид, заглядывая в альбом.

– Да, похож скорее на уютное родовое гнездо, а не на зловещий замок из готических романов… – кивнула Мари.

К пожелтевшим от времени страницам журнала фигурными полосками бумаги