Странник. Зима Мира - Пол Андерсон

Сидир, используя любую возможность, пытался понять северян, он постоянно спрашивал о них Донью, но каждый раз что-то ускользало от него, и вдруг понимал, что ошибается, потому что никогда не был уверен, что мысль, пришедшая на место предыдущей, ошибочной, также не будет неверной.

Последняя фраза Инила удивила Сидира, и он очнулся от своих воспоминаний:

— А я думал, что племена превращаются в фанатиков, когда начинают сражаться за свободу своих территорий, — заметил он.

— Это так, вы правы, Главнокомандующий. Вот почему Империя совершает ужасную ошибку.

Сидир оборвал его нетерпеливым жестом.

— Фанатики подобны засохшим тростинкам. Они не гнутся, а лишь ломаются.

— С жителями Рогавики дело обстоит иначе. У них нет руководителей, которых вы могли бы силой принудить заключить мир.

— Я знаю. Это даже лучше для нас. У изолированных друг от друга индивидуумов отсутствует взаимная поддержка — та паутина долга, обязанности и страха, что тебя застыдят как труса или накажут как предателя, — отчего организованные группы начинают оказывать сопротивление. — Сидир вспомнил об инцидентах в низовьях реки — сведения о них приносили курьеры, скачущие на быстрых лошадях, — засады в кустах, убийства под покровом ночи, замаскированные ямы с острыми кольями на дне, засыпанные колодцы, подброшенный в один лагерь глиняный горшок с гремучими змеями… — Я не спорю, они опасные и коварные враги. Но опасны они тогда, когда у них появляется возможность применить свое коварство. Я предпочел бы, чтобы они вдруг стали глупцами и использовали общепринятые методы ведения войн. Но даже если они будут продолжать действовать по-старому, мы возьмем их по частям. Мы примерно накажем одних, чтобы успокоить остальных. А тем временем Фальд будет должным образом охраняться.

— Надеюсь, вы окажетесь правы, Главнокомандующий, — вздохнул Инил. — Для нашего же блага. Но вы, простите мне мою грубость, не выглядите человеком, понимающим их характер.

Сидир натянуто улыбнулся.

— Я ценю вашу грубость, человек Гильдии. Ложь и лесть не просто бесполезны, а вредны. — «Неужели Донья лгала или я просто не понял то, что она пыталась сказать мне? Или же ее искусность в любви ослепила меня, а может, она просто получала от меня наслаждение? Конечно, когда она обратилась ко мне за помощью, это было не рассчитанное предательство, а акт отчаяния. Что же из того, что я сделал, было неправильным, Донья?»

— Тогда объясни, — потребовал Сидир. — Как, ты говоришь, племена определяют свои территории?

— Во-первых, Главнокомандующий, они не племена, — ответил Инил. — И не кланы. Мы используем слово «семья», но оно лишь приблизительно соответствует их слову «рорскэй». Некоторые эти рорскэи утверждают, что у них общие предки, но это только предания, которые для нынешнего времени не имеют особого значения. Семьи внутри рорскэя имеют тенденцию заключать смешанные браки, но это не обязательно — просто результат соседства. В этих смешанных браках муж входит в семью жены — без предварительных церемоний, возможно, даже не испытывая глубоких чувств, хотя одному Господу известно, какие чувства есть у жителей Рогавики и что представляет важность для них — хотя сам я уже двадцать пять лет веду с ними торговлю.

Сидир потер подбородок.

— И тем не менее этот муж будет защищать семью, принявшую его, до самой смерти.

— Да. Как правило, народность — это группа семей, которые по традиции охотятся на определенной территории. Огромных размеров, конечно. На всем севере таких народностей меньше сотни, и, я думаю, ни одна из них численностью не превышает двух-трех тысяч человек. Стада, за которыми они кочуют, достаточно четко определяют зоны их обитания — у этих животных есть чувство территории.

«Неужели из-за этого и обезумела Донья? Из-за того, что эти стада — в ее первобытном представлении мира — воплощают в себе ее родину? Ее богов, духов ее предков?»

— Отдельные индивидуумы или группы путешествуют свободно, — продолжал Инил. — Они приветливо встречают гостей, которые приносят им новости и разнообразят их жизнь. Никто не запрещает им охотиться. Но никто не слыхивал о вторжении какой-нибудь крупной группы в чьи-либо охотничьи угодья. Я подозреваю, это вообще немыслимо.

— Даже в смутные времена?

— Их у них не бывает. Рогавикианцы держат свое население в жестских условиях, чтобы животных — ну, например, в особенно жестокие зимы — на еду им всегда хватало бы.

«И это тоже ненормально. Это признак упадка, признак вырождения народа, как это происходит в Арваннете. Вымирает лучшая, самая сильная как в физическом, так и в умственном отношении часть населения. Вот почему Империя завоюет северян. Но тогда Донья тоже слаба?»

— Полагаю, их религия запрещает завоевания, — предположил Сидир. — И много еще другого.

— Я не уверен, есть ли у них вообще то, что мы понимаем под словом «религия», — заметил Инил.

— Что?

— Да, я слышал предположения, что некоторые из них делают нечто подобное духовной карьере. Но мне кажется, что это больше философия, чем вера.

«Нет войн, которые могли бы дисциплинировать их. Нет руководителей, которые управляли бы ими. Нет веры, которая могла бы поддерживать их. Как же им удается побеждать и выживать?»

Инил закутался в свой плащ.

— Главнокомандующий, уже очень холодно, — пожаловался он. — Может, зайдем в дом?

— Иди, если хочешь, человек Гильдии, — ответил бароммианец. — А мне хочется… подышать свежим воздухом еще немного. Я вскоре присоединюсь к тебе.

— Ледник уже прикоснулся и к вам, верно? — прошептал Инил и удалился.

Сидир уставился вслед ему. «Что, черт побери, он имел в виду?»

Он снова переключил свое внимание на окружающее. Слишком много он должен сделать. Прежде всего нужно собрать сведения. Без местных проводников (некоторые туземцы всегда присоединялись к завоевателям — до последнего времени) его отрядам придется самим осуществлять разведку и составлять карты этих огромных территорий, где за каждым камнем может скрываться стрелок, а в каждой яме таиться смерть. И они смогут сделать это, его парни, и где-то они, наконец, отыщут дом Доньи, чтобы сделать его обитателей заложниками или уничтожить в назидание другим. Но он должен заставить их поскорее заключить мир — лето такое короткое в этих охотничьих угодьях.

Здесь охотилась она.

«Почему?»

Он попытался объективно оценить ее. «Красивая. Необычная. Великолепный характер. Мужской ум и самообладание. И, может быть, прежде всего загадочность — никогда не знаешь, что действительно скрывается за ее глазами. Но это не объясняет, почему я так страдаю от потери ее.