Я — ярость - Делайла Доусон

к опасным веществам класса 3, Элла слышала по радио, когда ехала. Она пишет об этом матери, но, как водится, не получает ответа.

Наконец, все сделано. Все еще воняет, но это уже вроде остаточной вони. Элла открывает окна за шторами, включает все вентиляторы на потолке и зажигает свечи, которые, по мнению миссис Рейлли, маскировали запах травки, которую она покуривала от боли в спине. Элла поначалу думала, что это кошачья мята, но потом опознала марихуану. Она не курит — и раньше не курила, так делали только бунтари, а теперь медлительность и отупение могут ее погубить, — но радуется наличию ароматических свечей.

Она съедает целую кастрюлю безглютеновых макарон и пьет диетический спрайт. На языке остается вкус: странный, но приятный и очень нежный. Элла смотрит по телевизору кулинарное шоу, где веселые добродушные британцы подбадривают друг друга и готовят десерты. Каждый раз, когда в голову лезут мысли о Бруклин, о маме или папе, или о том звуке, с которым тело мистера М. оторвалось от плитки, Элла силой возвращает внимание к кулинарному шоу, смотрит на пастельные меренги, макароны и пудинги. Это почти срабатывает.

Уже за полночь, и хотя она чувствует себя натянутой до крайности, глаза слипаются от сонливости. Элла задувает свечи, закрывает окна и выключает свет, а потом поднимается в гостевую спальню, которую помнит с тех времен, когда присматривала за кошками. Двуспальная кровать аккуратно застелена типично флоридским стеганым одеялом, белым с голубыми ракушками и таким новым, что на нем еще даже остались складочки. Она ставит телефон на зарядку на прикроватном столике, притаскивает с нижнего этажа сумки и совершает еще один обход знакомого, но незнакомого дома, проверяя дважды, заперты ли все двери и окна.

Мир кошмарный, и в нем трудно отыскать безопасное местечко — но сейчас Элла ощущает подобие безопасности. Она достает ноутбук, пялится в экран и закрывает браузер. Слишком устала, чтобы наверстывать упущенное с того момента, как они с Бруклин попали к бабушке в плен. Ей хочется разве что смотреть кулинарное шоу на телефоне.

Элла засыпает, пока ведущие лепят пряничные домики.

На следующее утро, открыв глаза, она на мгновение теряется. Где она? Что за светлая красивая комната, такая пустая и уютная, как будто это бунгало на пляже?

Потом она видит в углу кошачью когтеточку и вспоминает.

Она лежит в свежей постели, пахнущей кондиционером для белья, и на секунду Элле кажется, что мистер М. и Гриз сейчас прибегут и запрыгнут на кровать, будут мурлыкать и мяукать. Если б они превратились в призраков, то так бы и сделали: влезли к ней на кровать и щекотали ей нос призрачным мехом. Они снились ей, но были размером с тигра и хотели ее съесть. Теперь Элла проснулась — и ей просто грустно.

Спустившись вниз, она находит в морозилке вафли и, почесывая зудящее место на шее, ждет, пока они выпрыгнут из тостера. Кленовый сироп не просрочен, и есть банки с консервированными фруктами, так что на завтрак вполне сгодится. Бедная Бруклин, наверное, жует у бабушки диетические хлопья. Элла ест пригоревшие вафли (она выложила их на одну из цветастых тарелок миссис Рейлли) и просматривает новости, полная решимости выяснить, что имел в виду отец в своем последнем сообщении.

Она печатает имя матери в строке поиска и не может поверить своим глазам.

Мама убила Джинни.

Забила до смерти термокружкой.

Прямо на шоссе I-4.

Элла прыскает, потом снова, а потом не выдерживает и смеется так сильно, что из глаз текут слезы.

Это уже безумие за гранью!

И сама ситуация, и то, что Элла не может прекратить смеяться.

Полный кошмар.

Просто чудовищно.

Джинни была такой милой. Она учила Эллу играть в баскетбол, и они бросали мяч в корзину на дорожке у дома, и на Рождество она пекла им печенье «Поцелуй Херши».

Но невозможно представить, чтоб мама… сотворила такое.

Элла изо всех сил напрягает фантазию, но не может.

Мама мягкая. Ослабевшая, сгорбленная, согнутая этой жизнью в бараний рог. Она как живой памятник домашнему насилию.

Ну если не считать тот раз, когда она на глазах у Эллы затоптала собаку.

Мама в приступе Ярости… боже мой, это ужасно, это так странно и совершенно невозможно.

Элла даже не знает, во что ей труднее поверить: что мама забила Джинни до смерти в движущейся машине или что мама швырнула в какого-то старика коровьим дерьмом, а потом угнала его грузовик.

И это даже не новость дня.

Она пишет матери: «Ты в порядке? Я видела новости. Отец дома. Он пишет мне».

И потом добавляет: «Не приезжай. Пожалуйста».

Она пролистывает ленту сообщений наверх, но мама их так и не прочитала. Теперь Элла догадывается почему: наверное, телефон остался в минивэне, когда мама сбежала.

Так что нет смысла ей вообще писать.

И все же… в этом есть нечто утешительное.

«Мне страшно», — пишет Элла.

Нет ответа.

«Пожалуйста, помоги мне».

И тут, как по волшебству, раздается звонок в дверь.

На какое-то крошечное, ничтожное мгновение у нее подскакивает сердце. Неужели ее мольбы были услышаны?

Но затем реальность обрушивается ей на голову. Здесь никого не должно быть. Никто не должен звонить в эту дверь.

Это не к добру.

Элла бросается к подставке с ножами у холодильника и выбирает самый большой (не считая топорика мясника). Он успокаивающе ложится ей в руку и напоминает о ноже, который она хранила под подушкой. Элла крадется к боковому окну и выглядывает наружу, не отодвигая занавески. Мозг уже переключился в режим «красная угроза» — и тут она осознает, что перед дверью стоит офицер полиции.

— Элла, открывай. Я знаю, что ты там.

Дядя Чед.

Откуда… как он узнал?

Должно быть, он тут, потому что его послал отец.

Но ведь к бабушке он не приезжал! Вероятно, не мог проехать, а может, папа не подозревал, что она там. Если и догадывался, то охранник наверняка сказал, что никакой Эллы Мартин