Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века - Айрин Масинг-Делич

книга воспоминаний «За живой и мертвой водой» (1927) трактует тему надежд на преодоление смерти в федоровском духе[154], хотя он вряд ли был таким же крайним мыслителем-утопистом, как Федоров. Творчество Огнева в очень большой степени посвящено идее упразднения смерти, и именно эта тема особенно привлекала критическое внимание Воронского[155]. Мучительные попытки автора «исследовать» страх смерти, для того чтобы победить его, и отчаянная надежда на будущую осуществимость спасения от смерти в «стране Советов» в самом деле составляют самый интересный аспект творчества Огнева; именно эта его тематика оправдывает внимательное чтение его рассказов и повестей. Портит многие из них грубая упрощенность в изображении Старого мира в сочетании с вычурной манерностью стиля (чересчур уж «орнаментальным» орнаментализмом), идущей вразрез с прямолинейностью идеологической проповеди, но в «ужасах» Огнева чувствуются неподдельные опасения.

Огнева с его «странным пристрастием к мертвецам, к склепам, к могилам, кладбищам» [Воронский 1928: 5] можно причислить к представителям советской «романтики ужасов» (Schauerroman-tik), к «советской готике». Это направление служит не только созданию «эффекта ужаса» как такового, но и конкретной политической цели — вызвать отвращение ко всему миру несоветского прошлого и его «пережиткам» в советском настоящем. Все несоветское Огнев отождествляет с кромешным адом, с царством всепобеждающей смерти. Поэтому кладбище в текстах этого автора не просто «страшное место», но и символическое пространство Старого мира. К подобным символическим локусам относятся также болота, населенные ведьмами и водяными, коррелирующими с людьми плоти (гиликами). Самое смертоносное из всех обитаемых мест — это отсталая русская деревня, где правят колдуны-вампиры и попы-трупоеды, стремящиеся извести всех тех, в чьих жилах пульсирует «кровь жизни», тех, кого пробудила к новой жизни советская власть[156].

Огнев часто рисует гротескные сцены смерти, убийств и насилия, используя их для пропаганды классовых идей; так, в рассказе «Собачья радость» (1927) голодные собаки, которых давно не кормили, загрызают и съедают своего хозяина, старого аристократа, который любил и уважал их больше, чем своих крестьян, так как предполагал в них «существование собачьей души» (1928: 159)[157], при этом явно сомневаясь, что человеческая душа есть в простолюдинах. В другом рассказе персонаж из народа убивает классового врага в неконтролируемом порыве общественно-политического гнева (инцидент происходит во время допроса). Убийство не производит заметного впечатления на присутствующих, а труп в буквальном смысле «выметают» из комнаты две уборщицы, «вооруженные метлами» [Огнев 1933: 223]. Возможно, уборщицы берут пример с Ленина, который на известном плакате 1920 года очищает мир от «нечисти» большой метлой. Такие гротескно-примитивные сцены свидетельствуют о вере автора в то, что кладбище Старого мира будет стерто с лица земли вместе со всеми его «трупами». Обитатели очищенного Нового мира, «люди новорожденные», одержат победу над «несуразными образинами, псиными, свиными <…>», «питающими своим мясом и жирами смерть» [Пакентрейгер 1930: 75].

Однако, чтобы победить смерть, недостаточно уничтожить классовых врагов, этих жирных «носителей смертной заразы». Что же еще необходимо делать? Повесть Огнева «Евразия» (1922) содержит большинство параметров программы спасения и поэтому представляет особый интерес для подробного рассмотрения и для ответа на заданный выше вопрос. Так или иначе эта программа отражена и в других рассказах 1920-х годов, к которым я буду обращаться, если понадобится дополнительный материал.

Поскольку «Евразия» — не очень известное произведение, его пересказ может оказаться полезным, особенно ввиду того, что текст чрезвычайно «остраннен» приемами орнаментализма, такими как хронологическая путаница, резкие сюжетные скачки, сдвиги нарративной перспективы, эллипсисы, графическая организация текста.

Действие повести начинается во время Первой мировой войны. Главный герой, поручик Раздеришин, добившийся признания начальства, извлекает из этого обстоятельства немалую выгоду, в то время как рядовым солдатам империалистическая война приносит лишь невероятные страдания. У Раздеришина есть невеста Валя. В нее влюблен также Арбатов, друг детства Раздеришина, который, в отличие от последнего, не ищет военной славы и карьеры. Наступает время, когда старая имперская Россия, столь охотно вступившая в войну и слепо продолжавшая ее, невзирая на бесчисленные потери, терпит поражение, а Октябрьская революция уничтожает то, что от этой России осталось. Все это, однако, не влияет на имперскую идеологию Раздеришина, окрашенную в скифско-евразийские тона.

Раздеришин — враг британского империализма и мечтает о государстве, объединяющем Восток (Азию) и Запад (Европу) под эгидой воссозданной старой России как соперницы Англии в имперских притязаниях. Вдохновленный этими грезами, Раздеришин после революции отправляется в Турцию, чтобы собрать войска для продолжения военных действий; однако ему удается завербовать только одного турка, готового стать его соратником в замышляемой партизанской войне против Британии. Воображая себя новым воплощением легендарного персидского царя Дария, Раздеришин погружается в навеянные опиумом грезы об обширной скифско-монгольско-персидско-русской империи — Евразии, которой будет править он сам (1928: 112–113). В этих наркотических фантазиях ему видится прекрасная юная «Евразия», вымышленная женщина, в которой соединились черты его русской невесты Вали и влюбившейся в него местной турецкой девушки. Ради нее Раздеришин вместе со своим единственным турецким последователем затевает личную войну против Англии.

Неудивительно, что эта «кампания» завершается крахом. После гибели своего турецкого союзника Раздеришин решает вернуться в большевистскую Россию. Здесь его единственным соратником оказывается бывший помещик Бубнов, отец Вали. Сама Валя, как и молодой Арбатов, принимает сторону Нового мира, и они влюбляются друг в друга, тогда как старик Бубнов по-прежнему всецело принадлежит Старому миру. Потеряв свое имение, он становится священником, но не по зову сердца, а в поисках источника надежного дохода. В рассказах Огнева православные священники, как ни странно, предстают как привилегированный общественный слой даже в советской России начала 1920-х годов.

Бубнов радушно принимает Раздеришина и предлагает ему пищу и кров в большом семейном склепе местных аристократов Грохольских. Здесь Раздеришин хочет отрешиться от воспоминаний о своей евразийской «кампании», но, преследуемый воспоминаниями о своих неудачах и охваченный страхом смерти, который навевает ему обстановка склепа, проводит в алкогольном дурмане ужасную ночь. Пока Раздеришин пьянствует в склепе, бригада рабочих неподалеку бесплатно трудится на субботнике, пытаясь отремонтировать неисправный мотор танка, который, по всей вероятности, участвовал в Первой мировой войне. Без устали проработав всю ночь, рабочая (не военная) бригада наконец восстанавливает танк. На рассвете, взгромоздившись на него, рабочие проезжают мимо кладбища, где провел ночь Раздеришин. Завидев их, пьяный неудавшийся империалист Раздеришин переживает крайне неприятное откровение. Ему вдруг становится ясно, кто подлинные спасители России. Это не бесполезные мечтатели и прочие интеллигенты, грезящие о создании евразийских империй и других фантасмагориях, и не продажные попы вроде Бубнова, а рабочие люди, представители жизнетворящего класса пролетариата. Осознав, насколько бессмысленной и неправильной во всех отношениях была его жизнь, Раздеришин