Секта-2 - Алексей Колышевский

Мушерацкий вдруг напомнил Насте школьный математический задачник, в котором ответы напечатаны на последней странице. Он явно показывал ей своим тоном, что обо всем прекрасно знает: и о том, что нигде никаких ее заметок прочесть нельзя, и о том, с какой такой работы она возвращается, – но Настя приняла его игру, присела и тем вынудила генерала опуститься рядом. Так они и сидели на лавочке возле Настиного дома, и девушка, стараясь не выдавать своего чрезвычайного внутреннего напряжения, ожидала первых слов Мушерацкого. А чекист как ни в чем не бывало продолжал что-то говорить, все больше о всякой ерунде, не поднимаясь выше уровня рассуждений о погоде и каком-то недавно вышедшем кинофильме, щедро разрекламированном, но при этом, с точки зрения генерала, совершенно бестолковом.

– Да что говорить! Было ведь кино советское, вот это было да-а. А сейчас? Сплошная ерунда, вроде этого журнала, и плагиат на Голливуд, причем убогий. Вы бы зашли во ВГИК, где режиссеров, по идее, готовят, актеров, сценаристов… Да там же одни педерасты! Что они снять-то могут, что придумать?! Они думают не головой, а задницей, вот и выходит у них все через это самое место, вот и загаживают людям мозги. Какая страна, такое в ней и кино. Никудышное. Вы со мной не согласны, Настя?

– У вас есть сигарета? – неожиданно спросила она, но Мушерацкий, разумеется, был спортсменом и никаких сигарет не признавал. – Вы что же, контролируете искусство? Откуда такая осведомленность о ВГИКе?

Он заметно посерьезнел:

– Мы-то контролируем, а что толку? Мы лишь можем констатировать то, что и так очевидно. Можем строить прогнозы, они как раз не так очевидны, но это неплохо, потому что в прогнозах этих нет ничего хорошего. Страну, Настя, ожидает гибель, а потребителям эрзацев, выпускаемых педерастами, нет до этого никакого дела. Они просто не хотят об этом слушать, не хотят этого видеть… Кто-то стоит за всем этим массовым мозговым разжижением, и мы знаем, кто именно, но привлечь этих людей по закону, как бывало раньше, с формулировкой «за идеологическую диверсию», сейчас не удастся. – Он вздохнул. – Играем в демократию. Знаете, я пришел к вам не как лицо официальное, а просто как один думающий человек к другому думающему человеку, поговорить. Представьте себе, что поговорить мне не с кем.

– Что-то не верится…

– Напрасно вы мне не доверяете. Я же вас направил к старику Горшкову? Он мне потом рассказывал, что на вас эта встреча оказала весьма сильное впечатление.

– Да, не скрою, я впечатлилась. Я после известного вам события вообще не склонна ничему удивляться, но все же – неужели это правда? Неужели в какой-то там Затихе существовал специальный отдел или институт, который занимался всякой чертовщиной? Знаете, очень трудно поверить в то, чего я там так и не увидела. Это даже вполне материальных вещей касается. Вот, например, Австралия. Где она там? Отсюда не видать. А есть ли она на самом деле? Понятно, что есть, но ведь я там ни разу не была, не имею никакого представления! А тут такое… – Настя приложила ладонь ко лбу, – голова кружится от всего этого.

– Почему существовал? Он существует до сих пор. Я в нем работаю, – очень просто ответил ей человек в стоптанных ботинках. – Более того, не просто работаю, я его возглавляю. Просто в Затихе оставили опытный полигон, а сам институт переехал в ближайшее Подмосковье. Вы же не предполагаете, что режим перестал интересоваться параллельным миром? Скорее наоборот…

– А Горшков? Что за темная личность? Он что, из разряда «и нашим и вашим»? Как объяснить тот факт, что он, выдавая себя за светило каббалы – шутка сказать, за реинкарнацию самого Адама! – читает лекции, проповедуя каббалистический сатанизм и одновременно с этим служит по вашей части? А этот цирк с каким-то там Лемешевым в Затихе? Вы вообще в курсе, что там произошло со мной и с моим другом? Да мы были на волосок от гибели, его даже поцарапала какая-то тварь!

Мушерацкий вновь склонил голову, словно пытаясь извиниться:

– Кое о чем мне известно, но я могу судить об этом лишь со слов нашего сотрудника товарища Лемешева, он же Горшков, он же Адам, он же черт знает кто еще. Представьте себе, что все это один и тот же человек. Сложно? И тем не менее так и есть. У него удивительная биография, которая лишь отчасти объясняет его небывалые, нечеловеческие способности. Просто свыкнитесь с мыслью о том, что это, так сказать, обыкновенное чудо, живущее среди людей. Он глубоко несчастен, но любит свою родину и ради нее очень многим жертвует.

– Такие люди все еще интересуют режим, вы сказали?

– Да. Притом любой режим. Видите, какие словечки я, генерал, представитель бесчеловечной системы, тут перед вами употребляю? Но я не провокатор, поверьте. Любая система, любой режим бесчеловечны по сути своей. Они создают условия, приемлемые для массы, но не для ярких индивидуальностей вроде вас и вашего друга Романа. Кстати, что с ним?

– Отдыхает от полученных впечатлений, – усмехнулась Настя, вспомнив Ромины вчерашние дурачества: он устроил переполох в китайском ресторане, бегая по всему залу и пытаясь изловить живую утку императорской породы, считавшуюся талисманом заведения. Само собой, после этого безобразия они слегка поссорились. – А зачем вы спрашиваете? Втираетесь в доверие? – с наивным видом спросила Настя. – Что вам от меня понадобилось? Давайте уже, выкладывайте начистоту, хватит вокруг да около ходить.

Мушерацкий просиял, словно только и ждал этого ее душевного всплеска, словно нервозность, с которой Настя произнесла последнюю фразу, с головой выдав свое внутреннее состояние, была ему как стакан воды в жару.

– Молодость и разум, оказывается, вполне совместимые вещи! А я думал, это сочетание осталось где-то в моей юности, был уверен, что нынешнее поколение сплошь состоит из дегенератов. Я искренне рад, что вы мне облегчаете задачу и я могу сразу перейти к делу. Итак, вы тесно общаетесь с одним крайне интересным мне человеком.

– С кем же? – Настя растерянно поглядела на чекиста. – С Ромой, что ли? Но мы с ним в очередной раз поругались. Он что, ухитрился натворить что-то и по линии вашего ведомства?

Мушерацкий очень натурально изобразил удивление:

– Нет, Рома тут ни при чем. Он нас не интересует. Я имею в виду, конечно же, Продана Аркадия Семеновича, ректора академии каббалы, владельца всевозможных активов и сенатора. Анастасия, вы ухитрились подойти к нему с такой стороны, откуда он, что называется, не ждет подвоха. Ничем таким ужасным я вас заниматься не призываю, ни в кого не надо будет стрелять, не надо никого травить. Просто, как бы вам сказать… Ведь вы с ним разговариваете вполне свободно на любые темы? Вот и продолжайте в том же духе, а я иногда стану вам задавать вопросы.

– Хотите, чтобы я стала стукачкой в законе?

Генерал потупился и стал похож на застенчивого убийцу.

– Как-то вы уж очень резко это называете. Я вам предлагаю работать на самую серьезную организацию в этой стране.

Настя не стала с ним препираться. Да и какой в том смысл? Она подумала, что на самом-то деле она только сейчас и начинается, настоящая жизнь. Ее первый муж, Герман, только за это и ценил жизнь, находя в постоянной, непрекращающейся авантюре высокий вкус настоящего, полноценного бытия, всякое мгновение которого наполнено игрой, живостью, азартом. Значит, она нужна им, вон какую придумали схему подхода: и дед этот, оказавшийся, как говорится, «двойным агентом», работавшим и на организацию Мушерацкого, и на общество высокопоставленных каббалистов, и, возможно, Рома, хотя он на сотрудника такого ведомства вообще не похож, но это ничего не значит, и, наконец, ее «литературный агент» с подшивкой английских журналов в своем кабинете – вот этот-то как раз совершенно точно «их человек». Ну и пусть. Когда тобой заинтересовалась система, то не спеши гордо заявлять о своей приверженности идеалам анархии старика Бакунина. Сперва выслушай, что от тебя хочет огромный, дышащий, фасетчатый глаз, состоящий из множества глазенок, глазков, глазочков, в поле зрения одного из которых ты вдруг попала. Быть может, все не так уж и плохо. Быть может…

Да, она действительно сильно изменилась с того времени, когда несколько лет тому назад сошлась с Германом. На смену прежней бунинской девушке пришла опытная современная женщина, познавшая и любовь, и разочарование, и обман, и тоску, и более всего на свете от той, прежней Насти отличало Настю нынешнюю стремление идти сквозь жизненный шторм, находя в этом полное удовлетворение. Когда шторма не было, Настя – подсознательно, конечно, – испытывала дискомфорт. Сейчас она чувствовала, что шторм, столь желанный для нее, может вот-вот разразиться, и шла ему навстречу.

– Выкладывайте подробно, с чем пришли. Что от меня требуется?

Мушерацкий едва заметно кивнул и, прикрывая рот рукою, тихо, так, чтобы только Насте и было его слышно, заговорил, начав с того, что ей в первую очередь необходимо привлечь к занятиям Рому. Он – краеугольный камень всей операции, перелицованный человек, без него весь этот колоссальный замысел не имеет смысла. Выдержав минуту его откровений, Настя впервые захотела проснуться, но никакого сна и в помине не было. Шторм начинался. Настоящий жизненный шторм.