Русская миссия Антонио Поссевино - Михаил Юрьевич Федоров

можно потерять многое. Куда большее, чем то, чем можно поступиться сейчас. Пусть не сразу, но в будущем это вполне вероятно.

— Соглашусь с тобой, отец Антонио, — отвечал Замойский, — но ты не понимаешь некоторых важных вещей. После того, как Люблинская уния предоставила шляхтичам огромные права, управлять государством стало очень сложно. Право Liberum veto[174] способно остановить работу сейма, чем и пользуются авантюристы. Кроме этого, король чувствует всю неустойчивость своего положения и вынужден оглядываться не только на магнатов, но даже на малопоместную и безземельную шляхту. Он очень ограничен в возможностях. Даже если я сумею донести до него твоё мнение, он десять раз подумает, следовать ли ему в русле политики Святого престола.

— Мне показалось, что шляхта готова носить своего короля на руках, — возразил Поссевино. — За время, прошедшее после коронации, он сделал для Речи Посполитой очень много.

— Да, — согласился Замойский, — это так. Но всё время после его коронации Речь Посполитая воевала, и Баторий сумел в полной мере проявить свой полководческий талант.

К сожалению, в политике и в деле управления государством в мирное время он понимает немного. А ведь управлять шляхтичами, у многих из которых есть только усы, сабля и спесь, очень сложно.

Его внимание отвлёк шум, раздавшийся неподалёку. Замойский и Поссевино повернули головы. Не меньше тридцати человек, в которых можно было по одежде и боевому снаряжению узнать поляков и немецких рейтар, били друг друга всеми имеющимися в их распоряжении средствами — палками, камнями. Солдаты били друг друга в лицо, пинались, кое-кто уже вытащил из ножен сабли, и из свалки раздавался лязг железа. Замойский побагровел.

В это время к месту драки бегом приблизилась полусотня венгерских копейщиков, возглавляемая командиром в вишнёвом берете с потрёпанным петушиным пером. Венгры стали чрезвычайно ловко разгонять дерущихся, нанося удары древками копий. Кое-кто попытался сопротивляться, но таких быстро скрутили и связали руки, не разбираясь, поляк это или немец. Остальные, видя бесполезность сопротивления и особенно после того, как заметили, что за ними наблюдает Замойский, резво разбежались. Канцлер и Поссевино подошли к венграм. Франтоватый командир отсалютовал Замойскому саблей.

— Приказываю! — совершенно спокойно произнёс Замойский, хотя Поссевино видел, что он находится в последней стадии бешенства. — Разобраться как следует, что здесь случилось, найти зачинщиков и доставить ко мне. Немедленно.

Молчаливый командир венгерского отряда кивнул, ещё раз отсалютовал канцлеру саблей и дал своему отряду команду удалиться, уводя и связанных — двоих поляков и одного немца.

— Стой, — сказал Замойский, постепенно успокаиваясь.

Венгры остановились, и канцлер, подойдя к задержанным драчунам, оглядел их. На немца он внимания не обратил, но поляков рассматривал пристально. Оба были в некогда довольно богатых, а сейчас драных и грязных одеждах, но смотрели прямо и дерзко. Без сомнения, оба принадлежали к бедным шляхтичам, ранее имевшим возможность купить приличную одежду, но затруднения с деньгами не позволили поменять её по мере износа.

— Из-за чего драка? — спросил Замойский, глядя в упор на ближнего к нему шляхтича.

Тот ухмыльнулся:

— Не знаю. Наши пошли с немцами драться.

— Лошадь надо было напоить, — вмешался второй. — А немец не захотел уступить поляку место у колодца.

— Если немец пришёл первым, почему он должен уступать? — спросил Замойский.

— Гоноровый шляхтич никогда не будет вторым после чужака.

— Понятно, — произнёс Замойский и кивнул командиру венгров: — Ступайте.

Глаза его снова стали круглыми от бешенства.

— Скажи, отец Антонио, — произнёс Замойский, когда отряд удалился, — можно ли допускать это быдло в сейм? Пусть они хорошие бойцы, но в делах государственного управления разбираются не больше, чем свинья в картинах великого Леонардо. А при избрании в сейм они одним своим словом могут прекратить рассмотрение важнейших государственных вопросов. Но зато права свои они знают очень хорошо и всегда готовы процитировать Генрицианские артикулы[175], чтобы доказать, что король не вправе вмешиваться в их дела. А если король начнёт призывать их к ответу, всегда найдутся горячие головы, готовые объявить рокош.

— Что? — не понял Поссевино.

— В Генрицианских артикулах записано, что шляхта имеет право на рокош — восстание против монарха, если посчитает, что её права нарушены. А права свои они понимают очень своеобразно. Ты сам сейчас видел, насколько своеобразно.

Некоторое время они шли молча.

— Теперь ты понимаешь, почему король не торопится следовать твоим просьбам, — сказал Замойский. — Но я постараюсь убедить его сделать так, как ты просишь. Потому что в твоих словах мудрость, и если есть хоть слабая надежда, что у тебя всё получится, то надо попытаться. Потому что я уверен — Пскова нам не взять.

…Ян Замойский был политиком, а не военным, но он прекрасно умел анализировать ситуацию и прогнозировать её развитие. И те без малого два месяца, что продолжалась осада Пскова войском Речи Посполитой, убедили его в том, что в существующих условиях переломить сопротивление упрямых московитов невозможно.

Три недели после начала осады поляки тщательно готовились к штурму. Они построили укреплённый лагерь, провели разведку русских позиций, выкопали траншеи для скрытого подхода к крепостным стенам. Но московиты основательно подготовились к осаде и постоянно тревожили противника пушечным огнём. Его интенсивность не ослабевала со временем, из чего Замойский сделал вывод, что осаждённые недостатка в порохе и иных боевых припасах не испытывают.

Поляки сосредоточили огонь на укреплениях между Свиной и Покровской башнями, и за трое суток непрерывного обстрела часть стены обвалилась. В польском лагере ликовали: теперь нет необходимости карабкаться по лестницам, рискуя получить на голову ведро кипятка или камень! Достаточно бросить в пролом большое количество войск, и город падёт. Замойский возражал против штурма, считая, что ширины пролома недостаточно для успешного штурма, но голоса военачальников звучали громче, и король склонился к немедленному приступу.

Штурм Пскова начался вечером восьмого сентября. Атакующим удалось довольно легко занять Свиную и Покровскую башни, сильно повреждённые обстрелом, и в пролом ринулись лучшие силы польского войска. Но оказалось, что московиты не сидели без дела и сумели в короткий срок вырыть внутри укрепления ров и построить из брёвен и земли новую стену.

Атакующие, не имея возможности преодолеть нововоз-ведённую стену, стали лёгкой мишенью. Даже самые стойкие, видя, как рядом десятками падают мёртвыми их товарищи, дрогнули и подались назад. Одновременно московиты подтащили к Свиной башне бочки с порохом и взорвали укрепление, на котором поляки к тому времени успели установить пушки. Взрыв послужил для московитов сигналом к вылазке, которую возглавил псковский воевода Иван Шуйский. Впереди всех шла полутысяча донских казаков под предводительством атамана Михаил Черкашенина[176].

На плечах отступающих поляков они ворвались в неприятельские