Русская миссия Антонио Поссевино - Михаил Юрьевич Федоров

На второй день брат Гийом снова почувствовал недомогание. Отдых в пещере не излечил заболевание, а только отодвинул его.

— Только бы до Ростова добраться, — пробормотал он, отправляясь в путь после обеденного привала, — там подлечусь.

Ласло с тревогой смотрел на него, но коадъютор держался, словно окостенев в желании непременно добраться до Ростова.

— Запомни, Ласло, — говорил он, — архиепископ Давид. Если со мной что — придёшь к нему, скажешь, как есть. Наш он, давно уже. Скажешь, пришло время тайное сделать явным. Он поймёт. Да не смотри ты так, это я на всякий случай. Дойду, дойду, не сомневайся.

Вторая ночёвка принесла облегчение, но ненадолго. Ещё до обеденного привала брат Гийом почувствовал, что идти становится тяжелее. Он хрипло дышал, лицо его покрылось крупными каплями горячечного пота. А вдалеке из-за леса уже поднимались колокольни ростовских храмов.

Ласло боялся, что стрельцы на воротах не пустят их в город, побоявшись, что паломники принесли лихоманку. Но обошлось: брат Гийом, опасаясь того же, перед городом приободрился и миновал ворота степенно, перекрестившись на надвратную икону.

Городок был небольшим, поэтому долго искать Давида им не пришлось. Первый же встречный указал им на дом, где живёт архиепископ. На стук в ворота калитку открыл мордатый слуга в добротных штанах, льняной рубахе и кожаных башмаках. Увидев брата Гийома, который после того, как прошёл ворота, снова сник, он ойкнул и уже собирался захлопнуть створку, но коадъютор тяжело, с грудным сипом, произнёс:

— Передай архиепископу, пришёл известный ему паломник. Давние мы знакомцы.

Увидев, что слуга всё же закрыл калитку, крикнул:

— Передай!

Ждать им пришлось недолго. Вскоре во дворе послышался топот бегущих ног и калитка снова отворилась. Тот же слуга пригласил их войти. Саженях в пяти стоял Давид — высокий, дородный, пухлый. Посмотрел на брата Гийома строго, Ласло как будто не замечая:

— Пришёл. А я ведь ждал тебя. Уверен был, что сейчас-то обязательно придёшь. Время такое. Но в дом не пущу. Пока поживёте там, — он указал на невысокое строение в глубине двора, — как оклемаешься — поговорим.

— Застудился я третьего дня на Волге, — сказал иезуит, — не лихоманка это, нет. Мне бы отогреться да поесть досыта.

— Что надо? — спросил Давид, и в голосе его прозвучало нечто вроде участия.

— Каши с закуской и питья. И воды горячей. Остальное у меня есть. Я бы ещё вчера в добром здравии был, если бы к тебе не торопился. Но сейчас всё ладно будет.

— Всё получишь. Отрок с тобой будет. А теперь ступай, — сказал Давид и добавил, обращаясь к слуге: — А ты дай ему всё, что попросит.

Брат Гийом проболел два дня. Архиепископ в его жилище не появлялся, но слуги исправно носили еду и другое, что было необходимо для лечения. Ласло, совершенно не опасаясь заразиться, ухаживал за больным.

В сумке коадъютора были не только разномастные яды, но и лекарства. Он сам разводил в горячей воде порошки, требуя от Ласло лишь, чтобы тот тщательно взбалтывал снадобье. Еды было с избытком — щи, каша, мясо, рыба, грибы, вдоволь хлеба. На следующий день брату Гийому стало значительно легче, лишь к вечеру начался лёгкий озноб. Но он велел Ласло приготовить горячий напиток из находившихся в сумке сушёных листьев, плотно поужинал и укрылся под ворохом одеял, обильно потея. А наутро встал — розовощёкий, бодрый, улыбчивый. Даже глаза его были не смиренными, как положено богобоязненному монаху, а какими-то особо дерзкими. Ласло посмотрел на него и улыбнулся: брат Гийом исцелился! Надолго ли, нет — другой вопрос, но сейчас всё в порядке, и это главное!

Когда слуги принесли завтрак, коадъютор сказал:

— Передайте Давиду, здоров я. Настала пора поговорить.

Слуги ушли, но вскоре вернулись, приглашая гостей пройти в дом. Архиепископ встретил их за столом, попивая горячий сбитень. По его распоряжению слуги налили питьё и гостям. Давид с сомнением посмотрел на Ласло:

— Отрок нужен ли? Беседа не для всех ушей.

— Успокойся, Давид, — ответил брат Гийом, — отрок сей совершенно надёжен. Иначе он сейчас был бы не здесь, а в Равенне.

— Хорошо, — ответил архиепископ, — тогда рассказывай, зачем пришёл. Хотя я и так догадываюсь. Думаю, появление твоё связано с посольством от папы. Так?

— Всё верно, — согласился коадъютор, — наступают светлые дни. Всё, о чём мы с тобой говорили, уже совсем рядом.

— Извещён я, что папа потребует за помощь при заключении мира с поляками принять унию. Об этом пока не все православные иерархи знают. Но я знаю. Так ли это?

— Всё так, — кивнул брат Гийом, — скоро всё изменится, и верные получат всё, а те, кто пойдёт против, будут низвергнуты в ничтожество.

Давид усмехнулся:

— Давно тебя знаю, и никогда прежде ты не говорил, как на проповеди. Стареешь, что ли? Ты ведь пришёл о помощи просить? Ну так проси.

"Это моё последнее посещение Московии, — подумал брат Гийом, — я действительно старею". Но мысли эти не нашли никакого отражения на его лице.

— Антонио Поссевино, второй человек в "Обществе Иисуса", предложит царю принять положения Ферраро-Флорентийского собора. Взамен обязуется замириться с поляками на условиях, которые устроят обе стороны.

Давид задумался:

— Дело сложное. Моих сторонников в церкви не так много, как хотелось бы.

— Но ты, как я знаю, находишься в особой доверительности у царя.

— Да, — согласился Давид, — на что и уповаю. Я нашепчу царю, как правильно поступить. И не сомневайся, нужные слова я найду. Но вот как быть с другими?

— Другие могут нам помешать? — спросил брат Гийом.

— Могут. Царь к моим словам прислушивается, но порой и других без внимания не оставляет.

— Тогда надо сделать так, чтобы он перестал к ним прислушиваться.

Давид внимательно посмотрел на собеседника:

— Надо.

— И я могу помочь тебе в этом.

— Можешь.

— Тогда назови тех, к кому царь должен перестать прислушиваться.

Давид оглянулся на закрытую дверь, лицо его изменилось. Он неслышно, что было невероятно для его грузного тела, встал со стула и подошёл к выходу, затем резким движением распахнул створку. Раздался стук, короткий крик. Слуга, подслушивающий по ту сторону двери, от удара створки отлетел в сторону. Лицо Давида побагровело.

— Эй, — крикнул он, — Митька, сюда.

Застигнутый за подслушиванием слуга испуганно дёрнулся, намереваясь бежать из дома архиепископа, но было поздно. Прибежавшие на крик слуги навалились, прижали к полу, а вскоре появился и Митька — среднего роста человек в добротной одежде и даже в кожаных сапогах. Серые волосы, серое лицо, совершенно неприметная внешность, и лишь огромные кисти рук бросались в глаза, выдавая в нём огромную силу.