Русская миссия Антонио Поссевино - Михаил Юрьевич Федоров

Заметив недоумение на лице иезуита, пояснил:

— Река. Левый берег затопит.

Брат Гийом благодарно кивнул и спросил:

— До переправы далеко ли?

Рыбак наморщил лоб:

— В два дня управитесь. Да только что вам та переправа? Там Волга крюк делает, только ноги бить. Вы завтра, как дождь закончится, ступайте на берег да ищите дом с воротами, где образ святого Трифона[167]. Там Пётр живёт. Брат старший. Богатые у него ворота, и дом богатый. Скажешь, Стёпка Ёрш направил. Я это.

— Благодарю, — ответил иезуит, перекрестив рыбака.

— Направляетесь-то куда? — поинтересовался Стёпка.

Брат Гийом заколебался: говорить ли рыбаку, что идут они в Ростов? С одной стороны, чем меньше народу знает, тем лучше. С другой — кому он расскажет в этой глуши? Может, чего и посоветует.

— В Ростов, — ответил брат Гийом. — Святым местам поклониться.

Стёпка кивнул:

— Да, не надо вам на переправу, с Петром я дельно посоветовал. Так ближе.

Лодка ткнулась носом в берег. Дождь усиливался, от ударов капель на воде появились пузыри.

— Может, вернётесь? — спросил Стёпка. — Завтра снова переправлю. Платы больше не возьму.

— Благодарю, — снова сказал брат Гийом, — нам быстрее надо.

— Сегодня вы до брата не доберётесь, — сказал Стёпка, — а как к Волге выйдите, смотрите лучше: там недалеко от берега пещеры есть. Вёрст пять отсюда. Обычно не затапливает. Только не по реке надо идти, а наискось. — Он показал направление. — Я бы сам вас через Волгу перевёз, да долго это. А мне с утра на лов. С Богом.

Стёпка направился к лодке и вскоре был уже на середине Медведицы. Брат Гийом, чтобы больше походить на набожного паломника, перекрестил его на прощание.

Дождь усиливался. Коадъютор и Ласло промокли ещё не до нитки, но основательно. Пять вёрст до пещер, да пока их найдёшь… Может, и правда стоило переночевать у Стёпки? Да что там говорить, его и не видно уже, и не докричишься через реку. Он, наверно, уже дома, у печки греется.

Направление на пещеры, которое показал им Стёпка, оказалось проторённым. Не то чтобы наезженная дорога, но тропинка была. Видно, часто здесь люди переправлялись. Брат Гийом и Ласло направились по тропинке. Коадъютор чувствовал, что он совсем продрог: хоть и лето уже, но дождь был холодным, и его начало знобить. "Старею, — с горечью подумал он, — раньше такого не было. И под дождём мок, и в зимнем лесу спал, и ничего. А тут…"

Пещеры они нашли довольно быстро. Это были даже не пещеры, а каменоломни, правда, заброшенные. Когда-то здесь наломали изрядно камня, но по какой-то причине посчитали, что дальше здесь работать не стоит. Кое-где чернели пятна от костров, даже были свалены нанесённые из леса ветки — немного, но на растопку хватит. Ласло сноровисто выбил искру, и вскоре в пещере пылал костёр. Оставив брата Гийома греться, он отправился в лес и натащил целый ворох веток, чтобы хватило согреться, приготовить ужин да ещё на утро осталось бы.

Во время ужина Ласло с тревогой смотрел на брата Гийома — тот выглядел нехорошо: лицо покраснело, глаза слезились, его колотил озноб. Венгр сбегал в лес и принёс огромную охапку еловых ветвей, из которых соорудил коадъютору ложе поближе к костру. Когда он вернулся после следующего похода в лес с новой охапкой лапника, брат Гийом уже спал. Ласло решил полночи бодрствовать, поддерживая в костре умеренный огонь, который не был бы особенно жарким, но и не гас совсем. Пусть наставник хорошо прогреется. Хотя потом всё равно надо будет поспать, завтра предстоит переправа через Волгу и последний переход до Ростова. Ласло не знал местность, поэтому считал, что остался один дневной переход. На деле идти им оставалось самое меньшее три дня — и это если брат Гийом не свалится в горячке. Венгр вспомнил русскую поговорку, слышанную от коадъютора: "Утро вечера мудренее". Он был согласен с ней. В самом же деле: утром отдохнувшему человеку всё видится не настолько угрюмо, как вечером, после тяжёлого перехода, в мокрой одежде и в ожидании неудобной ночёвки на камнях в пещере на берегу реки.

Он вспомнил слова Стёпки: "Обычно не затапливает". А если сейчас затопит? Вот пройдёт хороший дождь, река поднимется и пещеры затопит? Впрочем, к чему беспокоиться о том, чего изменить не можешь? Уже глубокой ночью, подбросив в костёр дров, он поудобнее устроился на ложе, с удовольствием вдыхая еловый аромат и ощущая ладошкой покалывания короткой хвои. В голову само собой пришло: "Pater noster…" И он начал читать молитву — впервые за всё время пути. То ли даже для его молодого тела сегодняшний день был слишком тяжёлым, то ли усталость накопилась за всё время, но уже на словах "Рапет nostrum…" Ласло почувствовал, как сознание его поплыло, веки против воли стали закрываться, словно кто-то большой и сильный ласково тянет их вниз, и он заснул…

Разбудил его брат Гийом. Ласло удивлённо посмотрел на него: от вчерашнего недомогания у него не осталось и следа. Коадъютор был бодр и весел.

— Вставай, вставай! Московиты говорят: "Кто рано встаёт — тому Бог подаёт". И я с ними согласен.

В пещере уже пылал костёр, над ним висел приобретённый в Новгороде казанок, из которого вкусно пахло. Перекусив варёным осетром с лепёшками, они отправились в путь.

Ворота Стёпкиного брата Петра и впрямь оказались богатыми: высокие, с кровлей, резными столбами и полотенцем[168]. С иконы, что чуть ниже полотенца, на путников смотрел суровым взглядом святой Трифон. Дом был под стать воротам, и даже с настоящими стёклами в небольших окнах.

Пётр, степенного вида хозяин, молча выслушал путников и без лишних разговоров перевёз их через Волгу, не забыв стребовать плату. Требовал он две копейки[169], но брат Гийом скрепя сердце вынужден был, поскольку ничего другого не оставалось, отдать ему иоахимсталер. Пётр, поглядев на них, покопался в висевшем на поясе кошеле и, выудив три десятка сабельников[170], вернул иезуиту, немало того удивив.

— Может, твои богоугодные дела и на меня падут, — пояснил перевозчик, крестясь.

Отказавшись от калязинской переправы, брат Гийом и Ласло сильно сократили путь. Да и риск встречи с ростовским обозом отпадал. Они бодро шагали по бойкой наезженной дороге. Изредка их обгоняли или попадались навстречу телеги, везущие всякую всячину. На ночь остановились в придорожной деревне — маленькой, из десятка дворов, но зажиточной. Хозяева с паломников платы не взяли, лишь попросили помолиться за них в святых местах — авось их молитвы скорее до