Бюро темных дел - Эрик Фуасье

кареты-купе. Однако в остальном она испытывала противоречивые чувства. Ей кружил голову пьянящий дух приключений. Появление Валантена в ее жизни внесло разнообразие в серые будни и заставило забыть о проблемах бедной актрисы, играющей в бульварных пьесках. С другой стороны, девушка прекрасно понимала, что ввязалась в опасную игру, когда согласилась помогать беглому арестанту и очертя голову бросилась в сомнительную авантюру, о смысле и целях которой почти ничего не знала.

«Дорогуша, – сказала она себе, – вообще-то поздно уже метаться. Раньше надо было думать. А теперь, когда ты увязла в этом деле по самую шею, остается только порезвее сучить лапками, чтобы не утонуть окончательно».

На съезде с Понт-о-Шанж кареты свернули на набережные и поехали вдоль реки, слабо поблескивавшей в последнем сиянии заката. У Лувра фиакр резко замедлил движение, и Аглаэ, отодвинув шторку, осмелилась бросить быстрый взгляд на улицу. Оказалось, в порту Сен-Николя причалили две баржи, и десяток портовых рабочих их разгружали, таская тяжелые ящики к веренице телег, перегородивших проезд. Буржуа, правивший каретой-купе, заметив их, в последний момент свернул на улицу Пули. Чтобы не выдать себя, кучер фиакра, где сидела Аглаэ, благоразумно придержал лошадей и дождался, когда за поворотом стихнет грохот металлических ободов на колесах купе, а затем уже в свою очередь свернул на узкую улочку.

Они миновали Лувр, затем проехали всю улицу Сент-Оноре до площади Пале-Руаяль и оттуда продолжили путь по улице Риволи. В этом чрезвычайно оживленном квартале уже горели газовые фонари и не смолкал шум, в котором мешались обрывки разговоров прохожих, лязг проезжающих экипажей и перестук подков. На Аглаэ эта обыденная жизнь, шедшая своей чередой за стенками фиакра, производила странное впечатление. Обычные люди продолжали заниматься обычными делами: они ходили по магазинам или сидели в кафе, не подозревая о том, что совсем рядом разворачивается настоящая драма, участник которой – самый обычный наемный фиакр – катится мимо них в эту секунду. Ей казалось, будто она спит и видит сон посреди целой толпы бодрствующих людей, которые находятся так близко, совсем рядом, и вместе с тем недосягаемо далеко.

Это странное ощущение породило в душе новые страхи. А если мадам де Миранд и ее спутники собираются покинуть Париж и на ночь глядя направляются в предместье, а то и еще дальше? Кучер нанятого Валантеном фиакра наверняка откажется пересечь городскую черту. Убедить его следовать за каретой-купе у нее тогда точно не получится, и даже если он в конце концов согласится, потерянное на уговоры время уже не удастся наверстать, чтобы догнать таинственную троицу.

Удивительное дело, только что она переживала из-за того, что позволила себя втянуть в безрассудную авантюру, а теперь боялась упустить этих незнакомцев, за которыми устроила слежку. Аглаэ боялась даже представить, что ей придется брести обратно в ночной темноте с пустыми руками и в итоге признаться в своей неудаче разочарованному Валантену. Так что она испытала облегчение несколько минут спустя, когда фиакр снова замедлил ход, а потом и вовсе остановился, скрипнув рессорами.

– Сдается мне, мы прибыли на место назначения, барышня, – объявил кучер, наклонившись к окошку.

Аглаэ открыла шторку и с удивлением обнаружила, что они стоят посреди широкого открытого пространства, слабо освещенного несколькими масляными фонарями на кованых железных столбах, скупо разбросанных по периметру. Ночная темень уже завладела городом, но пятна света позволяли разглядеть редкие силуэты всадников и экипажей, каменные балюстрады и голые деревья вдалеке.

– Где мы? – спросила девушка.

Кучер закатил глаза, будто ответ был очевиден:

– На площади Согласия, где же еще? Там, где Капета и его австриячку укоротили на голову, когда воля народная еще что-то да значила[74].

– А где карета-купе? Я ее не вижу…

– Она остановилась вон там (кучер указал кнутом на юго-западный угол эспланады), возле старого притона Тюро у рвов вдоль Елисейских Полей. Я прикинул, что лучше встать подальше, вы ведь не хотели, чтобы нас заметили.

– Вы всё правильно сделали, – похвалила Аглаэ. – Мой друг будет рад узнать, что его указания выполнены точь-в-точь.

– Тут такое дело… вроде как ночь уже настала, мне скотинку свою надо бы в стойло отогнать. Если вам еще мои услуги понадобятся, обращайтесь прямиком в контору нашу и спросите Эмиля. Буду рад с вами покататься. Провести денек, не особо парясь, в компании такой очаровательной брюнеточки, как вы, – такая удача не часто выпадает! – В завершение своей речи кучер игриво подмигнул девушке, затем, спрыгнув с козел, придержал для нее дверцу, залез обратно и бодро защелкал кнутом. Лошади, словно почуяв скорое возвращение в конюшню, резво рванули с места, и фиакр исчез в темноте.

У Аглаэ тревожно сжалось сердце: теперь она осталась одна. Оглядевшись, девушка постаралась вспомнить, что она знает об этом уголке Парижа, чтобы как-то сориентироваться на местности. Площадь Согласия, находившаяся между садом Тюильри и буколическими просторами Елисейских Полей, имела форму огромного восьмиугольника, была обнесена балюстрадой и окружена рвом шириной около двадцати метров, на дне которого были разбиты сады. По углам здесь высились павильоны из камня, похожие на садовые беседки; изначально они предназначались для аллегорических скульптур во славу Людовика XV[75], но из-за Революции закончить прожект не удалось, и в последующие годы пустовавшие павильоны были отданы под жилье. Некоторые обитатели этих построек открыли там же свое дело, так на площади появился трактир, винная лавка, кабинет писаря…

У этих необычных домиков была своя изюминка: из них можно было по лестнице спуститься в ров, на приватную территорию. В теплое время года тенистые сады во рву привлекали множество парижан, зачарованных этим уголком сельской природы в большом городе. Два года назад большинство обитателей павильонов, проживавших здесь без официального разрешения и права на собственность, были изгнаны властями manu militari[76]. Решено было возобновить работы по благоустройству площади, ставшей излюбленным местом для променадов у богатой буржуазии.

Аглаэ, сориентировавшись на местности, направилась в тот угол площади, который ей указал кучер фиакра. По мере приближения она все отчетливее различала темный силуэт кареты-купе. Две запряженные в карету лошади были привязаны за уздечки к кольцу, вмонтированному в каменную кладку павильона. Как она ни напрягала зрение, никого больше поблизости не заметила: женщина и двое мужчин, приехавшие в карете-купе, исчезли.

Возможно, они вошли в каменный павильон? Чтобы удостовериться в этом, Аглаэ набралась храбрости и приблизилась к входу – спрятаться по пути было негде, так что пришлось рискнуть. Она уже собиралась приникнуть ухом к деревянной створке, но тут до нее долетели отголоски разговора, происходившего под открытым небом, и девушка обогнула павильон.