Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг

Бряцание «железом и кровью» могло поставить крест на карьере Бисмарка, и это чуть было не случилось. Просвещенная часть общества была шокирована и беспредельно возмущена. Правый либерал и уже прославленный историк Генрих фон Трейчке писал родственнику:

...

«Ты знаешь, как горячо я люблю Пруссию, но когда я слышу пустые и фанфаронские угрозы сельского помещика Бисмарка «железом и кровью» подчинить Германию, меня воротит от такой убогости мышления, граничащей с абсурдом»129.

Нам трудно судить о том, что говорили по поводу заявления Бисмарка монаршие супруги за завтраком или в постели, если они все еще продолжали спать в ней вместе, находясь на курорте в Баден-Бадене, куда король Вильгельм отправился отдыхать после потрясений, перенесенных в Берлине. В любом случае можно предположить, что королева Августа без конца повторяла: «Я же тебе говорила!» Разве она не предупреждала своего господина и государя, чтобы он не доверял Бисмарку? Разве его не отговаривали великий герцог Баденский, король Саксонский, и многие другие родичи? Etc., etc. И видимо, упреки подействовали. Король, желая мира и покоя, сдался. Да, он поедет в Берлин, разберется с этим Бисмарком и, так и быть, избавится от него.

У нас нет документальных свидетельств семейного монаршего разговора, но мы располагаем повествованием самого Бисмарка о дальнейшем развитии событий. Он, по своему обыкновению, не признался в недомыслии и даже не намекнул на то, что всего-навсего блефовал. Понимая, что ему необходимо незамедлительно встретиться с королем, Бисмарк предпринял неординарные действия: решил попасть на поезд до того, как он приедет в Берлин. Вот его рассказ, исполненный великолепным мастером пера:

...

«Мне не сразу удалось узнать у неразговорчивых кондукторов следовавшего по обычному расписанию поезда, в каком вагоне едет король; он сидел совершенно один в простом купе первого класса. Под влиянием свидания с супругой он был явно в подавленном настроении, и когда я попросил у него позволения изложить события, происшедшие в его отсутствие, он прервал меня словами: «Я предвижу совершенно ясно, чем все это кончится. На Оперной площади, под моими окнами, отрубят голову сперва вам, а несколько позже и мне». Я догадался (и впоследствии мне это подтвердили свидетели), что в течение восьмидневного пребывания в Бадене его обрабатывали вариациями на тему: Полиньяк, Страффорд, Людовик XVI. Когда он умолк, я отвечал коротко: « Et aprs, Sire ?» («А затем, государь?») «Что же, aprs нас не будет в живых», – возразил король. «Да, – продолжал я, – нас не будет в живых, но ведь мы все равно умрем рано или поздно; а разве может быть более достойная смерть? Сам я умру за дело моего короля, а ваше величество запечатлеете своею кровью ваши Божьей милостью королевские права… Ваше величество стоите перед необходимостью бороться, вы не можете капитулировать, вы должны воспротивиться насилию, хотя бы это и было связано с опасностью для жизни». Чем долее я говорил в этом духе, тем более оживлялся король, тем более входил он в роль офицера, борющегося с оружием в руках за королевскую власть и отечество» [40] 130.

Кризис миновал, Бисмарк остался на своем месте. Через два дня к нему пришел Курд фон Шлёцер, его бывший первый секретарь в прусском посольстве в Санкт-Петербурге. Шлёцер вначале конфликтовал с Бисмарком в Петербурге, но в конце концов сумел найти к нему подходы и наладить взаимопонимание. Молодой дипломат сразу же разобрался в особенностях натуры шефа, о чем и писал приятелю: «Он влюблен в политику. Все в нем бурлит и жаждет признания и статуса»131. Они вместе отужинали, и вечер получился праздничный. Шлёцер записал в дневнике:

...

«Мы выпили уйму шампанского, которое развязало его и без того не зажатый язык. Ему нравится всем пудрить мозги. Самолично или с помощью других лиц намеревается убедить короля согласиться на двухгодичную службу. Реакцию в палате господ он обрисовал в таких черных красках, что, по его словам, пэры озабочены новыми условиями, которые он собирается предложить им в случае необходимости. Джентльменам во второй палате он показался несгибаемым, но в следующий раз он проявит желание договариваться. Наконец, он намерен заставить германские кабинеты поверить в то, что королю трудно ограничить проявления либерализма Кавура в новом министре. Никто не может отрицать того, что пока на всех произвели впечатление его сила духа и блистательность. C’est un homme! [41] »132

В рассказе Шлёцера Бисмарк предстает отпетым прохвостом, исполняющим разные роли в разных сценах. Он нуждался в такой аудитории, состоящей из людей типа Шлёцера, Дизраэли и других умников и циников, кому он мог бы поведать правду, рассказать о том, как надул того или иного человека. Лживость и честность, доброта и мстительность, гигантская энергия и склонность к ипохондрии, обаяние и холодность, искренность и фальшивость – все эти противоречивые качества удивительным образом сочетались и постоянно менялись местами в поведении Бисмарка. Но одно свойство его натуры всегда оставалось неизменным. Любой человек, сказавший что-то не так или сделавший что-то не так, по мнению Бисмарка, тут же оказывался в опале. Умный и обаятельный Курт фон Шлёцер, опрометчиво назвавший его «пашой», был незамедлительно отправлен из Берлина секретарем в Рим (слава Богу, не в Сибирь). Как с грустью заметил Шлёцер: «“Тангейзер”, конец второго действия. Отто поет: “В Рим, ты грешник”» [42] 133.

7. «Я побил их всех! Всех!»

В июне 1862 года Отто фон Бисмарк на приеме в русской миссии в Лондоне рассказал Бенджамину Дизраэли, российскому послу барону Бруннову и австрийскому посланнику Фицтуму о том, что сделает, когда придет к власти. Спустя девять лет и почти в тот же день баронесса Хильдегард Гуго фон Шпитцемберг, жена вюртембергского министра, наблюдала в Берлине парад победы. За это время Бисмарк сделал гораздо больше, чем обещал ошеломленным слушателям в посольском салоне в Лондоне.

«Революцию», совершенную Бисмарком за девять лет, можно считать величайшим дипломатическим и политическим достижением, в сравнении с которым меркнут свершения любого лидера, жившего в предыдущие два столетия, в силу одного немаловажного обстоятельства. Он всего достиг, не командуя войсками, не опираясь на поддержку парламентского большинства и массовых движений, не имея опыта государственного управления и к тому же постоянно наталкиваясь на неприязнь, которую вызывали в обществе его имя и репутация. Перед нами яркий пример свершений политического гения особого типа, в котором прекрасно уживаются противоположные черты человеческой натуры: грубая, обезоруживающая искренность и циничное плутовство прощелыги. Его исключительная самоуверенность неизменно сопровождалась приступами ярости и ипохондрии, болезнями, ощущениями беспредметной тревоги и иррациональными поступками.