Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг

Через неделю он взбудоражил «узкий совет» союзного сейма, заставив Узедома зачитать заявление, провозглашающее, что прусское правительство поддерживает идею «германского парламента»:

...

«Германская нация вправе иметь компетентный представительный орган, способный воздействовать на решение общих задач и избранный непосредственно народами конфедеративных государств в соответствии с численностью населения»25.

В данном случае Бисмарк впервые призвал на свою сторону «народ» в борьбе против суверенных германских князей – еще один пример того, как легко он поступался принципами ради достижения целей (такого сорта «гибкость» он не прощал своим оппонентам). Правители малых германских государств больше всего на свете боялись всеобщего избирательного права, поскольку оно лишало их легитимности. Если дать народу право голоса, то он вряд ли выступит за сохранение верховенства князей старшей линии Рёйссов или Шварцбург-Зондерхаузенов, к которым подданные относились в лучшем случае индифферентно, если не враждебно. Даже такие монолитные и сильные государства, как католическая Бавария и Саксонское королевство, не смогут противостоять стремлению немецкой нации к единству. Как мы заметили по переписке Бисмарка с Леопольдом фон Герлахом, Бисмарк понял, что «народ» вполне можно уговорить голосовать за короля, а не за обнаглевший средний класс или за напыщенных князьков.

Однако другой народ спровоцировал первый для Бисмарка международный кризис. 21 января 1863 года в российской Польше вспыхнуло восстание против русского господства. Бисмарк незамедлительно распорядился мобилизовать четыре армейских корпуса в прусской Польше, хотя поляки, верноподданные короля Пруссии, сохраняли спокойствие. Бисмарк, знавший русский менталитет и главных действующих лиц не понаслышке, понимал, что партия «реформаторов» при дворе поддерживает конституционные права поляков. Как он писал потом, «обыкновенный здравый смысл» подсказывал: надо помогать реакционерам и не допустить, чтобы «Российская империя попала в руки наших врагов, которых мы можем обнаружить в поляках, ополяченных русских и, вероятно, во французах»26. Австрийцы, как и пруссаки, владевшие значительной частью исторической Польши, вместе с британцами и французами подготовили предложения о новом конституционном устройстве для поляков. Бисмарк, всегда готовый насолить Австрии, без малейших колебаний выступил в поддержку сторонников применения военной силы и послал ко двору царя генерала фон Альвенслебена для организации совместных действий против польских повстанцев. 8 февраля Альвенслебен и царь подписали конвенцию, позволявшую войскам обеих держав переходить границы для преследования польских вооруженных отрядов. Превысил ли Альвенслебен свои полномочия, нам об этом неизвестно, для Бисмарка это ни имело никакого значения. Бисмарк впоследствии объяснял:

...

«Прусская позиция, воплощенная в военной конвенции, заключенной генералом Густавом фон Альвенслебеном в феврале 1863 года, имела скорее дипломатическое, а не военное значение. Она ставила задачу добиться победы в русском кабинете для тех, кто проводит прусскую, а не польскую политику, которую представляли Горчаков, великий князь Константин, Велепольский и другие влиятельные лица»27.

Впустую и западные державы требовали от прусского правительства не ратифицировать конвенцию: она так и не вступила в силу. Пфланце посчитал соглашение «редкой ошибкой в суждении» и «промахом» Бисмарка28, поскольку оно облегчило Наполеону III решение старой дилеммы – что для него важнее: историческая приверженность династии к независимости Польши или альянс с Россией? На мой взгляд, для Бисмарка это была мизерная плата за уверенность в том, что Россия останется в стороне во время последнего решающего столкновения Пруссии с Австрией. Поддержав реакционеров при царском дворе, он подкрепил репутацию Полиньяка нового образца.

Роберт Люциус фон Балльхаузен (1835–1914), впоследствии один из ближайших сотрудников Бисмарка, 27 января 1863 года присутствовал на дебатах в прусском ландтаге, откуда и вынес свое первое впечатление о новом министре-президенте:

...

«Он все еще носил штатскую одежду, густые усы имели светло-рыжеватый оттенок, как и редеющие волосы на голове. Высокая, широкоплечая фигура выглядела мощной и внушительной, что резко контрастировало с будничной манерой держаться и говорить. Он редко вынимал правую руку из кармана светлых брюк и своим видом напоминал задиру в дуэльных братствах Гейдельберга. Уже тогда у него выработалась привычка с кажущейся нерешительностью подбирать слова и находить самые нужные и сокрушительные выражения для оппонентов. Он показался мне «юнкером до мозга костей»: в нем сохранилась грубоватость студента-дуэлянта, особенно проявляющаяся в его доброжелательной манере говорить резкости возбужденным противникам. Он поднял бурю возмущения на сессии, заявив, что государство, если надо, проживет и без утвержденного бюджета. Граф Шверин-Путцар, лидер оппозиции, крестьянского вида добродушный и грузный увалень, обвинил Бисмарка в том, что он “интересы власти ставит выше законности и правосудия”»29.

В вызывающем поведении нового министра-президента на сессии ландтага не было ничего необычного. Точно так же он грубил, выступая в 1847 году на Соединенном ландтаге: сначала возмутил аудиторию, а потом вынул из кармана газету и начал ее читать, выказывая всем свое пренебрежение. «Конфликтная» исполнительная власть получила подходящего «конфликтного» министра-президента, отличавшегося к тому же особенно искусной наглостью. Вот как, например, он отстаивал конвенцию Альвенслебена, осужденную либералами по всей Европе:

...

«Предыдущий оратор (Генрих фон Зибель) заметил, что я сегодня выступаю в защиту своих взглядов менее уверенно. Мне очень жаль, если меня заподозрили в том, что я каким-то образом стал сомневаться в своих убеждениях. В связи с этим считаю необходимым сделать следующее заявление. Все четыре дня я болел и сегодня появился перед вами в нарушение воли доктора: я просто не мог отказать себе в удовольствии послушать вас ( смех )… Я уже давно обратил внимание на одну примечательную особенность прессы – постоянно использовать набившую оскомину фразу «как всем известно». Примерно так же поступает и предыдущий оратор, называя мнение Европы относительно конвенции единодушным. Мнение Европы не может быть единодушным о том, о чем она ничего не знает»30.