Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг

В конце июня Роон в некотором возбуждении призывал Бисмарка:

...

«Мужайтесь! Побольше активности за границей и на родине! Побольше остроты в эту драму. Вы незаменимы… разве можно допустить, чтобы Пруссия скатилась на дно? – Мы должны бороться до последней капли крови. Нож с самым острым лезвием бесполезен, если некому взять его в руки. Вы сейчас где-нибудь в Лондоне, Виши или Трувиле. Не знаю, где и когда вы получите это письмо…»103

Действительно, когда Роон отправлял письмо, Бисмарк приехал в Лондон, где оставался до 4 июля. Во время этого визита в доме русского посла Бруннова он познакомился с Бенджамином Дизраэли, писателем, денди, блестящим оратором, единственным его конкурентом по остроте ума и политической энергии. Дизраэли, уже побывавший в роли и спикера палаты общин, и министра финансов в правительстве лорда Дерби в 1852 году, в те дни находился в длительной оппозиции. Оказавшись вне рамок государственной службы, он возглавил консервативную партию, которая в 1868 году сделала его премьер-министром. Дизраэли аккуратно записал заявление Бисмарка относительно своих политических намерений, сделанное посланником с удивительной откровенностью:

...

«Меня скоро заставят взять на себя руководство прусским правительством. Первым делом я реорганизую армию – с помощью ландтага или без оной… Как только армия выйдет на уровень, вызывающий уважение, я под первым же удобным предлогом объявлю войну Австрии, распущу германский сейм, подчиню малые государства и осуществлю национальное объединение Германии под эгидой Пруссии. Я прибыл сюда для того, чтобы сказать все это министрам королевы».

По дороге домой Дизраэли проводил до австрийской резиденции посланника Вены графа Фридриха Фицтума фон Экштедта. Когда они прощались, Дизраэли сказал Фицтуму: «Берегитесь этого человека. Он умеет не только говорить. У него дела со словами не расходятся»104.

5 июля Бисмарк возвратился в Париж, где его ждали письма Роона. Посол наскоро и вкратце описал свои впечатления от поездки в Англию: «Только что приехал из Лондона, где о Китае и Турции знают больше, чем о Пруссии… Если мне предстоит пробыть в Париже дольше, то я должен обосноваться здесь с женой, лошадьми и слугами. Я должен знать, что и когда буду есть…»105 А в письме жене, назвав посольский дом в Париже «жутким», Бисмарк изложил предложения, как превратить его в достойное жилище106. Планы на будущее пока оставались по-прежнему туманными. 15 июля Бисмарк писал Роону: «Я не собираюсь бросить якорь в Берлине и давить на короля. Не поеду я домой и по той причине, что опасаюсь оказаться пригвожденным на неопределенное время в каком-нибудь постоялом дворе…»

Тем временем Роон ушел в отпуск. Перед отъездом из Берлина он в письме другу Пертесу с грустью обрисовал свое непростое положение:

...

«Я нажил решительных и зловредных врагов, немножко меня боящихся, и любезных друзей, немножко прощающих меня за бессилие. В определенных высших кругах меня считают la bte [34] , для других же я – pis-aller [35] , последний надежный гвоздь в шаткой структуре. Поскольку моя значимость переросла мои реальные возможности, я чувствую необходимость в минутах покоя, позволяющих отвлечься на чтение жизнеописаний Стаффорда и Латура, благородных графов, которые, как и я, страстно желали служить своим сюзеренам, с той лишь разницей, что дело, которому я служу, нужнее. Много лет назад я предрек себе, что «виной моей смерти будет шея», и теперь это пророчество приобрело еще одно смысловое содержание»107.

Действительно, с годами астма, которой страдал Роон, обострялась, и можно сказать, виной его смерти «стала шея».

Бисмарк же отправился проводить отпуск на юг Франции. С 27 до 29 июля он находился в Бордо, а 1 августа – в Сан-Себастьяне. 4 августа Бисмарк прибыл в Биарриц, откуда с удовольствием описывал Иоганне открывавшиеся перед ним «чарующие виды на синеву моря и волны, перекатывающие между утесами к самому берегу и маленькому домику на нем гребни белой пены»108. Здесь он сдружился с князем и княгиней Орловыми и уже вместе с ними две недели наслаждался морем, солнцем и прогулками. Орловы принадлежали к самым высшим кругам русского дворянства. Князь Николай, приятной наружности, обаятельный дипломат, участвовал в Крымской войне, был тяжело ранен, потерял глаз и чуть не лишился руки. Его жена княгиня Трубецкая происходила из еще более аристократической и богатой семьи. Тогда ей было двадцать два года, то есть примерно столько же лет, сколько и Марии фон Тадден в день ее первой встречи с Бисмарком. Нет никаких сомнений в том, что Бисмарк воспылал к княгине той же любовью, которую питал к Марии, запрещенной и недоступной. Они вместе прогуливались, купались, загорали под солнцем, обменивались взглядами. У Бисмарка пробудился интерес к жизни, и он писал Иоганне:

...

«Рядом со мной самая очаровательная из женщин, и ты, безусловно, полюбила бы ее, если бы узнала получше: немного похожа на Марию фон Тадден, немного – на Нади, но совершенно самобытная, забавная, умная и милая…

Когда вы встретитесь, ты простишь мне мои восторги… Я чувствую себя до смешного здоровым и счастливым – в той мере, в какой это возможно вдали от дорогих моему сердцу людей»109.

В таких же тонах Бисмарк написал и сестре, добавив, правда: «Ты же знаешь, что подобные вещи случаются со мной иногда, не нанося никакого вреда Иоганне»110. Можно лишь догадываться о том, как отнеслась Иоганна к сравнению Екатерины с Марией.

Нам трудно судить и о том, какие чувства испытывала Екатерина. Ее внук, опубликовавший переписку бабушки с Бисмарком в разгар Второй мировой войны, не нашел в их отношениях ничего предосудительного. Бисмарк называл ее «Катти», а она его «дядей»: он все же был старше ее на двадцать пять лет. Мне представляется, что она была польщена и зачарована магнетизмом, исходившим от блистательного пруссака, но в ее отношении к нему не было даже и намека на любовь. Бисмарку пришлось расстаться с курортной идиллией Биаррица, но переписка продолжалась еще несколько лет, самая интенсивная и напряженная в его жизни. Их отношения внезапно прервались – через три года, когда Бисмарк, уже будучи министром-президентом, желая приобщиться к восторгу, испытанному в 1862 году, в сентябре 1865 года вывез семью в Биарриц, предварительно сообщив Катти о своих планах. После того как Бисмарки приехали в город, разместившись в отеле «Европа», все дни, не переставая, лил дождь. Катти так и не появилась, не прислав даже и записки. Она забыла о своем обещании, и они с мужем решили провести отпуск в Англии. 3 октября 1865 года Катти прислала письмо с извинениями: «Дорогой дядя, что вы теперь подумаете обо мне? Я оказалась плохой племянницей, нарушив данное вам слово. Увы, но нам на этот раз пришлось отказаться от нашего любимого Биаррица…»111 Бисмарк не отвечал две недели, а когда написал ответное послание, в нем перемешались и формальный тон, и горечь: