Рок-звезда - Б. Б. Истон

в темноте наклейки в форме звезд на потолке своей бывшей комнаты. Они меня беспокоили. Я смотрела на эти светящиеся зеленоватым светом созвездия со времен средней школы, но теперь, когда моя кровать стояла у другой стены, их знакомый узор рассыпался, как презревшие гравитацию конфетти.

Что, в общем, соответствовало тому, во что превратилась моя долбаная жизнь, перевернувшись с ног на голову.

Я больше не понимала, где верх, а где низ. Голова говорила мне, что мама права. Что, вернувшись к Гансу, я буду отвечать за все, мои мечты придется оставить, и моей ролью будет нечто среднее между музой и прислугой.

Но сердце молило меня сделать хоть что-то, что угодно, чтобы убрать эту боль. Мне так хотелось снова вернуться туда, где я была всего лишь одинокой, ревнивой и беспокойной. Одиночество, ревность и беспокойство казались мелкой лужицей по сравнению с тем тайфуном горя, в котором я с трудом удерживалась на плаву.

Сердце шептало: «Вернись. Извинись. Покончи с этим несчастьем. Пожалуйста».

Так они и торговались – моя голова с моим сердцем.

Голова сказала: «Ладно, но только если он позвонит и правда раскается. Он должен будет это заслужить. Если мы сейчас вернемся, он никогда не изменится. Он одумается. Надо только подождать».

Сердце всхлипнуло и кивнуло.

Вот так. Так я и решила. Если Ганс позвонит и будет умолять меня вернуться домой, если он пообещает измениться, я так и сделаю. Я дам ему еще один шанс. Это решение принесло мне необходимый покой, и я наконец смогла задремать.

Я резко проснулась посреди ночи от звука своего телефона. Меня охватил прилив надежды. Я протянула правую руку, чтобы схватить телефон с тумбочки, но рука неожиданно натолкнулась на стенку.

«Твою мать!»

Перевернувшись на другой бок, я схватила завывающий телефон с тумбочки слева от кровати и успела ответить на последний звонок.

– Алло?

Тревога пожирала меня с каждой миллисекундой, которую я провела в ожидании ответа.

– Ты взяла трубку.

Голос был тихим и извиняющимся. Он не был рычащим и сдавленным. Он был хриплым, низким и ясным, и этими тремя простыми словами разодрал все мои надежды в лоскутки.

– Рыцарь.

– Панк.

Я замерла, нерационально молясь, что, может, если я не буду шевелиться, он не узнает, что я тут.

– Я думал, ты не ответишь.

Я сглотнула.

– Но все равно продолжал звонить.

Рыцарь выпустил сигаретный дым. Я знала этот звук.

– Ну, думаю, я просто оптимист.

Я рассмеялась. Я не собиралась этого делать – мне хотелось быть злобной, сволочной и грустной, – но это была первая смешная штука, которую я услышала за день.

– Как дела? – спросил Рыцарь. Его голос снова стал жестким.

– Дерьмово, – честно ответила я. – А как у тебя?

– Дерьмово.

От чего-то такого в его голосе у меня по спине пробежал холодок. За годы я привыкла приглядываться к перепадам настроения Рыцаря, чисто из чувства самосохранения. Все они были оттенками злобы – от будничного раздражения до слепой, черной, убийственной ярости. И я видела их все. И не по одному разу.

– Дерьмово – это как тогда, когда ты вернулся из Ирака в прошлый раз?

– Ага. Типа того.

«Ой, черт нас всех побери».

Когда Рыцарь в прошлый раз вернулся из Ирака, он с разбитой бутылкой напал на незнакомца, разломал свою стойку в «Терминусе» и столкнул с дороги машину моего приятеля вместе со мной под колеса идущего навстречу мусоровоза.

И все это за одни выходные.

Я попыталась заставить свой изможденный мозг включить тот раздел, в котором были все мои знания по психологии, полученные за время учебы, но все, что вырвалось у меня изо рта, было:

– Черт, Рыцарь. Это хреново.

– Ага, – он выпустил другую струю дыма.

– Ты к кому-нибудь ходишь со своим ПТСР?

– Не-а.

– Ты принимаешь лекарства?

– Да ну их в жопу.

– Но у тебя хотя бы есть кто-то, с кем ты можешь поговорить, когда становится хреново?

Рыцарь не ответил, и тут я совершенно четко поняла, почему он продолжал звонить мне, хотя я никогда не снимала трубку.

Это я была тем, с кем он хотел поговорить, когда становилось хреново.

– Эй, ладно. Можешь звонить мне. Хорошо? Я в следующий раз отвечу, честное слово.

Рыцарь промолчал.

– Сейчас тоже хреново?

– Уже нет.

Я улыбнулась, радуясь, что смогла помочь хоть кому-то, даже если это был тот самый злобный, жуткий психопат, из-за которого у меня был собственный ПТСР.

– Хорошо. Это хорошо. Не хочешь рассказать мне, что случилось?

Рыцарь зарычал.

– Блин.

Я ждала. Что бы он ни собирался сказать, оно должно было выдраться когтями из его глотки.

– Я… Я, блин, даже не помню…

– Драка в баре? Ты снова торчал в «Духе Шестьдесят Девять»?

– Нет, это был байкерский бар. Я ездил с одним парнем из своего взвода, у него мотик.

– У тебя есть друзья. Это хорошо.

– Я уж теперь не знаю, надолго ли. Кажется, я сегодня пришиб одного из них. Я даже ни хрена не помню, но у меня разбиты костяшки, так что я знаю, что ничего хорошего там не вышло.

– Ну, я думаю, эти парни привычны к дракам в барах. Может, тебе стоит обсудить это с твоим приятелем из десанта? Он поймет, что с тобой происходит.

– А твой парень не против, если я буду тебе звонить? – спросил Рыцарь, прерывая мой допрос.

Я вздохнула.

– Мы с ним расстались. Вот прямо сегодня.

Я почти увидела, как Рыцарь ухмыльнулся.

– Ну, похоже, мы с тобой – два печальных мешка с дерьмом.

Я рассмеялась, так это было точно.

– Ага, это мы.

– Приезжай ко мне в лавку.

– Рыцарь… Я не…

– Тебе уже восемнадцать. Я бесплатно сделаю тебе тату.

– Ну, не знаю.

– Я тебе что-нибудь нарисую.

– Может быть.

– Или я могу зайти к тебе на работу. Где ты сейчас работаешь?

Черт, так я и знала. Он приходил искать меня в «Пьер Импорт».

– Я еще не знаю, пойду ли завтра туда. Я несколько дней не спала, – отступила я. – Может, я зайду к тебе в лавку, когда отосплюсь.

– Круто.

Никто из нас больше ничего не сказал, не зная, как закончить этот разговор. И хотим ли мы это делать.

– Эй, Панк?

– А?

– Прости меня. За последний раз. И за все. Мне очень жаль.

– Я знаю, Рыцарь. Знаю.

43

Хорошие новости – мне наконец удалось поспать.

Плохие новости – этот сон полностью восстановил мой слезный запас.

К счастью, по вторникам в отделе верхней одежды в «Мэйсис» никогда не было покупателей, потому что если бы они там были, то ушли бы все перемазанные потеками туши – и их новые куртки, и чек, и пакет с покупками. В моем распоряжении был весь отдел, и мне было совершенно нечем больше заняться, чтобы отвлечься от своей дерьмовейшей ситуации, кроме как слушать десять рождественских песен, повторяющихся раз за разом в долбаном октябре, думать и передумывать. И плакать.

Когда моя начальница зашла проверить наличность в кассе, она бросила только один взгляд на мое лицо и отправила меня домой.

Домой.

Как будто у меня был дом.

Я уже третий день ходила в той же самой одежде, поэтому