Рок-звезда - Б. Б. Истон

Он смотрел на эту кучу так же, как смотрят на щенка – если ты вдруг пришел домой и обнаружил его сдохшим посреди комнаты.

Ганс не взглянул на меня. Не сказал ни слова. Он просто добрался до дивана, рухнул на него, поставил локти на колени и спрятал лицо в ладонях.

У меня во рту образовался миллион вопросов.

«Кто ты?»

«А где Ганс?»

«Что ты с ним сделал?»

«Я вообще его еще увижу?»

«Ты наркоман?»

«Что мне теперь делать?»

«За что ты так со мной?»

Но вслух я произнесла этот:

– Где ты был, на хрен?

Ганс тяжело и долго вздохнул и потер пальцами виски. Я была готова повторить свой вопрос, когда он наконец признался:

– В «Розовом Пони».

– Да, блин, ты им и воняешь. Это там ты встречаешься с Кэнди, Мэнди, Брэнди и Сэнди? Похоже, ты только с ними и тусишь.

– Детка…

– Нет, – возвысив голос, я сделала шаг вперед и направила в его сторону дрожащий палец. – Не смей, блин, звать меня деткой. Пока ты там шляешься с девками на коленях и они тебе сосут, я тут отдираю за тобой сортир, разбираю твои трусы и учусь без сна и продыху, потому что всю ночь не могу заснуть, думая, когда же ты, на хер, соизволишь вернуться домой.

– Извини, – помотал Ганс головой, все еще не убирая рук от лица.

– «Извини, извини, извини», – качая головой, издевательски пропела я тоненьким голосом. – Это все, что я от тебя слышу. А знаешь, что я хотела бы услышать? Хотя бы раз? Как насчет «Спасибо»? Или «Эй, давай куда-нибудь сходим вечером»? Или там «Почему бы мне не вымыть посуду»? Или «Знаешь, в этом месяце я заплачу свою половину квартплаты»? О, точно! А как насчет «Поздравляю с поступлением в магистратуру»? Или нет, погоди. Ты же ничего об этом не знаешь, потому что тебя ни хера не было дома, когда я получила письмо!

Одним прыжком я подскочила к кофейному столику и сшибла телефон Ганса с вершины бутылочной пирамиды. Я надеялась, что он врежется в стену и разлетится на тысячу кусков, но он с тихим хлопком шлепнулся на чертово кресло.

Что разозлило меня еще больше.

Меня всю переполняло адреналином. Кулаки сжимались. Зубы скалились. Мне хотелось схватить голову Ганса за его чертовы грязные волосы и заставить поглядеть мне в глаза. Мне хотелось бить его по лицу и орать на него за то, что он оказался ничуть не лучше всех остальных известных мне парней. А потом хотелось забраться к нему на колени, и чтобы он держал меня, а я буду плакать, пока не усну.

Но все это было бессмысленно. Ганс не дал бы мне сдачи. Просто не смог бы. И не только потому, что его поведение было непростительным, но и потому, что он был настолько пьян, или под кайфом, или и то и другое, что вообще с трудом держал голову прямо.

– Да чтоб тебя! Ты же потом даже не вспомнишь этот наш разговор. Я ухожу на занятия, – я побежала в столовую и схватила свой рюкзак.

– Погоди, – Ганс поднялся и, вытянув руки вперед, загородил проход к лестнице. – Прости. Мне очень жаль. Я знаю, я все время так говорю, но от этого оно не перестает быть правдой.

– Ла-а-адно, – сказала я, глядя сквозь него мертвыми глазами.

– Я… блин… – Ганс потер затылок. – Биби, я тебя люблю.

– Нет, – отрезала я. – Ни хрена. Ты любишь то, что я для тебя делаю. Ты любишь, что я плачу за квартиру, и сосу тебе, и убираю в доме, и помалкиваю, пока ты изображаешь рок-звезду на своих концертах. Ты и себя-то больше не любишь. Ты погляди на себя.

Пока Ганс разглядывал свой расхристанный вид, я попыталась прошмыгнуть между ним и стеной.

В последний момент он заслонил мне дорогу.

– Не уходи. Ну, пожалуйста? Тебе же не нужно уходить.

– Нет, нужно!

– А ты вернешься?

Это меня остановило. Если честно, я об этом не подумала. У меня не было плана. Я не собрала вещи. Но от мысли, что я проведу хотя бы еще минуту в этой квартире с этой долбаной вонью, меня начинало выворачивать. Единственное, что он мог бы сделать, чтобы я хотя бы задумалась насчет остаться, это встать прямо передо мной. Но от этого он был слишком далек.

– Я вернусь, когда вернется Ганс, – отрезала я, снова пытаясь продраться мимо него.

– Что это значит?

Отступив на шаг, я поглядела ему прямо в глаза.

– Это значит, что ты, – я указала на стоящего передо мной человека с опухшими глазами, запавшими щеками и штанами, сползающими с узких бедер, – ты не мой чертов парень. Я люблю не тебя! Я люблю парня, который держал меня за руку, дарил мне цветы и водил меня на концерты. Я люблю парня, который как-то пытался расцеловать каждую мою веснушку. Я люблю парня, который не спал ночами и писал стихи, глядя, как сплю я.

Когда я вспомнила, как мы были счастливы, на глаза набежали сердитые, горькие слезы. Надежда, что мы сможем вернуть то блаженное лето, что мы вернемся туда и останемся там навсегда, превратилась в мираж на горизонте жизни. Но я уже прошла до конца всю пустыню, а никакого оазиса так и не появилось. Только полтора года следов позади меня – сперва два ряда, а потом, под конец, только один.

– Вот кого я люблю. А не тебя. Я даже не знаю, кто ты, на хрен, такой. Ты только врешь мне и бросаешь меня одну, и я… Я тебя ненавижу.

Из джинсовых глаз Ганса тихим, виноватым потоком хлынули слезы.

– Это я, детка, – всхлипывая, тихо произнес он. – Это все еще я. Про…

– Прекрати это говорить! – заорала я, оттолкнула его и схватила свою сумку со столика в гостиной.

– Я не могу жить без тебя! – у Ганса сорвался голос. Он кинулся вперед, пытаясь преградить мне дорогу к лестнице. Это движение только всколыхнуло волну идущей от него клубнично-киви-грушево-розово-гардениевой вони. Мне пришлось подавлять не только слезы, но и рвотный рефлекс. – Я все сделаю. Пожалуйста. Что угодно. Я не могу потерять тебя. Ты только скажи мне, что делать, и я все сделаю.

Я повернулась к нему, расправив плечи и подняв голову. Но никакая нарочитая уверенность не могла уберечь от дрожи мой подбородок, когда я произнесла эти три самых печальных слова в английском языке.

– Нет, не сделаешь.

У Ганса тоже задрожал подбородок.

– Нет, сделаю, – неубедительно прошептал он пустые слова. – Ну, пожалуйста, детка. Дай мне шанс.

– Хорошо. Выбирай. Я… или эта жизнь.

Я ждала, что Ганс сделает то, что делал лучше всего, – скажет то, что я хотела услышать. Скажет, что я нужна ему. Что он протрезвеет. Что он посвятит всю оставшуюся жизнь тому, чтобы сделать