Родной очаг - Евгений Филиппович Гуцало

нераспроданного товара, уже, верно, не надеясь застать бабку. Но Ярина, похожая на вытрепанный сноп, все стоит, и ветерок не в силах по стебельку-колосочку разодрать тот сноп, хотя дергает и дергает.

Внук Валерка идет не один. Он тащит за руку свою жену Марину, и от этого у молодицы дергается плетеная корзина, качается расстегнутая кофта, болтаются груди под кофтой, развеваются пышные черные волосы, даже кривая улыбка на белом одутловатом лице словно разболталась.

— Ты такая!.. Ты сякая!.. Ты виновата!.. Если б не уговорила!

— Кто виноват, что своим умом не живешь!..

Люди оглядываются на разошедшихся не в меру супругов, что бранятся и разбрасывают каменья ссоры.

— Ну, баба, пора и в село! — кричит внук Валерка. — Мы уже с Мариной побазарили, а вы своего все равно не дождетесь, — вон где уже солнце стоит!

Солнце и вправду поднялось высоко, ярмарка рассасывается, и лишь две коровенки стоят непроданные, их хозяева медленно собираются с торжища.

— И Марина тут? — спрашивает старуха.

— Уже распродалась, — сквозь зачерствевшие уста секутся слова у злой Марины. — Копейка никогда не бывает лишней.

— Лишь бы вы только не ссорились… Поезжайте, дети, а я постою, может, кто-то и приведет телушку…

— Да кто ж приведет, когда поздно! — пристает к старой внук Валерка.

— Э-э, дети, не говорите! — хитрой улыбкой запаутинивается лицо бабы Ярины. — Думаете, воры не хитрые? Хитрые, еще и какие! Приведут телку на продажу не тогда, когда их ждут, а когда их не ждут… А я — дерг за руку!.. Разве ж для себя телку держу? Для вас, дети. Хочу отдать, чтоб молоко свое имели, потому что двум вашим девчушкам без молока ох как туго… Если б хоть работу какую-никакую нашли, а то бежите от работы, как нечистый от святой души. Болтают люди, что вы пропащие, а какие вы пропащие, раз ты мой внук, а ты моя невестка! Вот увидите, приведу с ярмарки телушечку! Не может быть, чтобы воры перехитрили бабку.

— Ну, глядите, мама, — только и произносит Марина.

— А-а-а! — острым криком разрывает упругий весенний воздух внук Валерка, кажется, готовый тотчас расквитаться со всеми ворами на белом свете.

Они идут по опустевшей ярмарке, а баба Ярина стоит у выбитых штакетин, похожая на вымолоченный и вытрепанный сноп, на который натыкается ветер, дергая и дергая за сплющенные колосочки — тесемки на платке.

— Гад я, перегад, — ругается внук Валерка, выйдя за ворота ярмарки и спотыкаясь на ровной дороге. — Разве не гад?

— Лучше выпей, — вяло отзывается Марина какими-то плоскими на плоском лице губами, доставая из плетеной корзины отпитую бутылку водки. — Подремонтируй нервы, а то расклеился, как старая галоша.

Оглянувшись — нет ли поблизости милиционера, внук Валерка прямо из бутылки перелил в горло полбутылки, тяжело выдохнул:

— Тьфу ты, столько переживаний!

— «Столько переживаний»! — передразнила Марина, пряча бутылку в корзину. — Еще рукам дает волю на ярмарке! А если б сдачу схватил?

— Жаль старуху, что там ни говори!

— «Жаль старуху»! — снова передразнила. — А меня тебе не жаль? Ты себя пожалей!

— Всех жалко! — не сдавался Валера. — С тобой попасться — раз плюнуть!

— А с тобой? С тобой трудней попасться?

— Разве не ты зудел, чтоб телку живцом продавать? — наседала Марина на мужа, который становился смирнее от выпитого. — Мол, красивой масти телка, то и выручим больше. Где б мы сейчас были с этой большой выручкой, если бы Ярина поймала нас на ярмарке!

— Твоя правда… Но кто б мог подумать, что старуха кинется искать телку аж в районе…

— Бабка Ярина старая, но хитрая, ты не в нее удался, живешь занятым умом. Скажешь, что не занятым? Кто скомандовал зарезать телку и продать мясом, а не живым весом?

— Ты скомандовала, — признал понурившийся муж.

— Ведь кто по телятине узнает, какой это телушки мясо! Телятина — и все! Попробуй докажи. Уторговали, теперь хоть немного не будем думать про живую копейку. Можно и казенки в магазине купить, а то вся эта бурячина в горле стоит.

На автобусной станции, обсаженной яворами, в зеленых дымах молодой листвы чернели вороньи гнезда. Тут, укрывшись за газетным киоском, допили водку и, заедая ливерными пирожками, уже не ощущали в душах недавний страх, отошли, повеселели.

В автобусе Валерка захохотал и зажурчал на ухо Марине:

— Бабка для нас… телку держала, ну?.. Все равно… нам бы досталась!.. Ну, не сегодня, так… через месяц!..

— Иль мы не угадали? — так же отвечала на ухо, чтоб не услышали пассажиры. — А у нас пятилетка — за четыре года!

— Досрочное выполнение плана!

— И перевыполнение…

— А за перевыполнение — премия… Вот зайдем в магазин — и премия…

Знай хохотали, а мужчины и женщины, возвращавшиеся с ярмарки в ближние села, не без веселой зависти поглядывали на пару, которая, видать, нынче славно поторговала, — видать, и магарыч хороший распила.

— Слышь, Валерка… Это ж бабка Ярина стоит сейчас на ярмарке и ждет, что ей телку приведут прямо в руки…

— Ха-ха, приведут, пусть ждет…

— Ха-ха, дождется…

— Ха-ха, среди лета — околевшего!

В полях за районным городком солнце золотым гребнем расчесывало шерсть облаков, неполосканных и нечесаных, праздничными ризами стелилась озимь вдоль дороги, и черные костистые ветви старых диких груш брались вспышками первого цвета…

НАКОНЕЦ-ТО СЫН ВЫБИЛСЯ В ЛЮДИ

У тетки Варняги радость: приехал сын с женой и ребенком.

Серо-голубая, как летняя туча над селом, машина «Волга» стояла во дворе под грушей с распахнутыми настежь дверками и походила на странного жука, распростершего крылья для полета. Возле машины на вкопанной в землю лавке сидел шофер в черной кожаной куртке; из распахнутой куртки гремела красным громом яркая сорочка, а из нее торчала длинная