Сильные. Книга первая. Пленник железной горы - Генри Олди

Мотылек плелся сзади.

ПЕСНЯ ТРЕТЬЯ

Храп его летел далеко,Будто грохотала река,Крушащая толстый лед;Храп его далеко летел,Будто гром вдалеке гремел.Кто видал, как спит Нюргун Боотур,Наверняка подумал бы тот,Что так безмятежно способен спатьТолько рожденный статьВеликим богатырем.

1

Гости в дом, радость в дом!

— Встречай гостей, хозяин!

Кого там нелегкая принесла?

— Эй, хозяин! Прячешься?

Только гостей мне сейчас не хватало!

«Закон есть закон, — с небес уведомил мой бдительный папа. — Сам умирай, а гостя встречай!» С папой разве поспоришь? Я набросил на плечи доху и выбрался за порог. Мир полыхнул солнцем, сверкающей коркой наста, снегом под ногами. Утонув в сиянии, я сперва решил, что у меня двоится в глазах. Моргнул, вытер слезы рукавом. Нет, не двоится. Кони разные, и дело не в масти: серый со стальным отливом жеребец — перекованный, а гнедой — нет. Я после Кузни перекованных сходу отличаю: людей, лошадей, облака, арангасы. Вон, всадники тоже разные, хоть и похожи, как близнецы.

Близнецы и есть.

— Юрюн!

— Да расширится твоя голова!

— Да будет стремителен твой полет!

— Гости в дом, — я вспомнил Уота, веселого адьярая, — радость в дом!

— Это мы! Мы — твоя радость!

— Как доехали?

— Хорошо доехали, — с важностью ответствовал Зайчик.

Я чуть не расхохотался. Зайчик? Орел! Грудь выпятил, нос задрал, из ноздрей пламя пышет! Белый Владыка в гости пожаловал!

— Даже слишком хорошо, — ворчливо добавил Кюн.

Он сдулся, усох. Хорошо — для него значит плохо. Небось, надеялся — нападет кто по дороге, выпадет случай удаль боотурскую проявить.

— Отличный дом, — вмешалась Жаворонок. — Совсем как наш.

— Совсем, да не совсем.

— Лучше нашего? Лучше, да?! Чем?!

Я отмахнулся: Жаворонку обидеться — что рябчику вспорхнуть.

Оленья доха с опушкой из седого бобра — две дохи. Штаны из плотной ровдуги — две пары штанов. Сапоги с узором по шву — две пары сапог. Шапки, пояса. Подловить хотят? Надеются, что путать их начну? Ладно, чем бы дитя ни тешилось…

Близнецы спешились. Я взял коней под уздцы, повел в обход дома. Конюшня, где скучал Мотылек, вылупилась из того же яйца, что и главное жилище. Слуг у нас нет, но так даже лучше. Когда сам хозяин о гостях заботится — уважение выше горных вершин!

Меня по пятам преследовали хор, ор и языков чесание:

— А мы знаем, ты за братом ездил!

— А мы знаем, тебе мастер Кытай дом сковал!

— Тут сверкало!

— Грохотало!

— Как солнце ночью!

— Как гроза зимой!

— От нас видно было!

— И слышно!

— Мы всё про тебя знаем!

— Нас забыл…

— Бросил!

— Носу не кажешь!

— С этим твоим братом!

— Вот мы и решили тебя проведать…

— Злюка! Весточки от него не дождешься…

— А отец? — перебил я болтунов.

Кюн насупился:

— А что — отец?

— Отец знает?

— Знает, знает, — поспешила заверить меня Жаворонок.

— Разрешил? Отпустил?

— Ага!

Кюн сердито сопел. Врать он умел не лучше моего.

— Ладно, пошли в дом. Айталын стол накроет.

— Айталын? — Жаворонок сделалась сама не своя. — Твоя сестра?

— Сестра.

— Она тоже здесь?

Я засмеялся:

— А говорили, всё знаете. Здесь она, здесь.

— Зачем она здесь?

— Хозяйство ведет. Дом без хозяйки — конь без седла.

— Хозяйки разные бывают! Одна — седло, другая — горб на спине! Меня мама всему научила! И еду готовить, и шить, и стирать, и в доме прибираться…

Я с удивлением воззрился на Жаворонка. Сказать по правде, я не мог припомнить, чтобы попрыгунью Туярыму интересовали стряпня или рукоделье. Вот на коне скакать или ножи бросать — сколько угодно! Что это с ней? Не выспалась?

— Айталын справляется.

— Сейчас и поглядим…

Выходить к гостям Айталын не пожелала. Кивнула — все сделаю! — и скрылась на кухне. Переживает сестренка. Нюргун спит без просыпу, который день спит, а она смурная бродит, язык проглотила. Пробовал расшевелить — куда там! Дураком не обзывается, швыряться ложками-шишками вообще забыла. Плохо дело. Одна надежда: Нюргун оклемается, и Айталын оттает.

— Где твой брат?

Кюн по-боотурски раскорячился на лавке. «Каков, мол, я? — читалось на лице парня. — Поперек себя шире!»

— Спит.

— Хык-гыгык! День на дворе, а он дрыхнет?

— Не дрыхнет. Просто спит.

— У тебя гости, а ему и дела нет? Хорош братец!

— Болеет он.

— Арт-татай! — взвился Зайчик. Казалось, ему в задницу нож воткнули. — Болеет он! Нюргун-боотур, Нюргун-силач! Нюргун-здоровила, Самый Лучший Нюргун! А как гости в дом — слег, бедняжка!

Жаворонок прыснула в ладошку. То ли одобряла Кюновы насмешки, то ли над Кюном потешалась. Женщины, они умеют. Даже если они еще девчонки, как Жаворонок.

Я им не врал. Просто не говорил всего. Я понятия не имел, что с Нюргуном. Лося он пришиб, сопку в щебень раскатал, теперь спит. День спит, два спит, три спит. Храпит, носом свистит, с боку на бок ворочается. Мы с Айталын и звали его, и по щекам хлопали, и водой обливали. Можжевельником окуривали, сестра заговоры пела, какие знала.

Нет, спит. Не просыпается.

Позвать шамана? Знахаря? Съездить за Умсур? Я боялся оставить Нюргуна на младшую сестру. Вдруг он умрет, пока я ездить буду? Или хуже того, проснется и начнет буянить? Нас он вроде любит, только со сна поди разберись: кого ты любишь, как любишь! Я весь извелся. Ехать? Не ехать? И так дело дрянь, и так дрянь дело. А тут еще гости с расспросами…

Жаворонок провела ладонью по столу. Уставилась на собственные пальцы, сморщила носик. Пальцы остались чистыми, но Жаворонок все равно была недовольна. Что это на нее нашло?

— Может, он и не боотур? А, Юрюн? — гнул свое Зайчик. — Может, он слабак? Может, ты его просто выгораживаешь? По-братски?

— Усохни, — велел я голосом дяди Сарына.

И попал в больное место.

— Врешь ты все, Юрюн! — Кюн вскочил. — Врешь!

— Я — вру?!

Голос дяди Сарына исчез из моей глотки. Вернулся мой прежний голос, и я с ним не совладал. Юрюна Уолана назвали лжецом?! В его собственном доме?!

— А чего он прячется? — Зайчик чуточку вырос. — Боится?