Золотой дикобраз - Мюриел Болтон

— Поторопился! — хохотнул Людовик. — Я слишком поторопился? Долгие годы я терпеливо ждал этого часа, и ты называешь это «поторопился»?

— А что, если новый король будет против твоего развода? — осторожно спросила она и в этот момент на мгновение вдруг неуловимо стала похожа на своего отца.

— О, Карл нас остановить не сможет, даже если бы и захотел.

— Ты слишком самоуверен.

— Но он еще совсем мальчик, к тому же мой приятель. Да что я говорю. Какая разница, о чем он думает, ведь регентом буду я.

Она обошла стол и села в кресло. Сейчас между ними было какое-то пространство. Разговор приобрел официальный оттенок.

— Если бы ты не прибыл сюда в такой спешке, — сказала она, глядя на него, — ты бы смог узнать новость, которая, может быть, вообще удержала тебя от визита ко мне.

— Новость? Король умер, и этой новости для меня достаточно.

— Он оставил завещание.

— И что же это такое?

Анна бросила на него короткий взгляд и снова отвела глаза.

— Я бы предпочла, чтобы ты услышал это от кого-нибудь другого.

— Анна, что в этом завещании?

— В нем написано, что никакого регентства быть не должно, а…

— Никакого регентства?! — резко перебил ее Людовик.

— А вместо этого он назначил моему брату опекунов, — продолжила Анна.

— Но это же просто смешно! Мы, конечно, никакое завещание принимать во внимание не будем.

— Нет, — твердо сказала Анна.

Он внимательно, по-новому посмотрел на нее.

— И кого же он назвал? Я встречусь с этим человеком и все улажу. По закону регентом должен быть я.

— Это последняя воля короля, и никто не силах ее опротестовать, — уклончиво сказала Анна.

— Как это никто? Я буду протестовать, я буду воевать против этого. И можешь в моей победе не сомневаться. Так кого же он назвал?

Она по-прежнему не смотрела на него.

— Моего супруга и меня.

— Тебя? Пьера и тебя?

Она кивнула.

— Но, Анна, — теперь он уже кричал, больше в замешательстве, чем в гневе, — ты же видишь, что это против закона. Мои права закреплены законами Франции. Ты, конечно, откажешься в мою пользу?

— Это воля моего отца, и я не откажусь, даже ради тебя.

— Всю жизнь, — воскликнул Людовик, — он только тем и занимался, что грабил меня, издевался надо мной! И вот теперь, уже мертвый, он решил лишить меня моих прав!

— Не забудь, что ты говоришь о покойном, Людовик! И он был мне отцом.

— Какое это имеет значение, раз он так поступал со мной! Ну и что из того, что он сейчас мертвый и что он твой отец? Анна, над собой я больше издеваться не позволю! Этому должен быть положен конец. Я буду добиваться созыва Генеральных Штатов.

— Генеральные Штаты распущены по их собственному постановлению и не должны созываться вновь. Но даже если это случится, твои претензии там никто не поддержит. Они только подтвердят волю короля.

Людовик с силой стукнул кулаком по столу так, что лежавшие там бумаги высоко подпрыгнули.

— Я устал от этой тирании, и мои друзья тоже. Друзья меня поддержат, можешь не сомневаться.

— Я не думаю, что ты поступишь разумно, если пренебрежешь интересами своих друзей. Особенно сейчас.

— Что значит, особенно сейчас? — спросил Людовик, хотя уже догадывался, в чем дело. Было общепринятым, что новый король, вступая на престол, жалует привилегии и титулы, делает новые назначения на государственные посты.

— Я как раз занимаюсь тем, что стараюсь не забыть никого из твоих друзей. Герцогу Лотарингскому я гарантирую поддержку в Неаполе, Бурбона я делаю главным полицмейстером и лейтенант-губернатором, герцогу де Оранжу я дарую королевское прощение и возвращаю из изгнания, что, я знаю, вам всем будет приятно. Твоему кузену Дюнуа я жалую титул. Я также нашла кое-что и для остальных твоих кузенов Ангулема и Аленкона. Ну и, конечно, Людовик, я не забыла про тебя. Ты будешь губернатором Парижа и всей центральной Франции.

— Все очень понятно — взятки. Опять подкуп. Я так и слышу сейчас голос твоего отца.

— И это вместо благодарности?..

— А чему тут быть благодарным? Твой отец просто пытался купить все, что он желал. И при этом всегда оставался с барышом, получал больше, чем платил. Например, приданое Жанны, вроде бы огромное, но если учесть, что если я умру, не оставив наследников, он получит весь Орлеан, то это очень выгодно для него. Но ничего из этого не вышло. Я не прикоснулся ни к Жанне, ни к ее приданому и приложу сейчас все силы, чтобы разорвать грязные сети, наброшенные на меня этим грязным королем.

Анна резко вскочила на ноги.

— Я предупреждала тебя, чтобы ты не говорил о моем покойном отце в таком тоне! Я не потерплю этого, Людовик, и хочу, чтобы ты это понял!

Людовик удивленно посмотрел на нее, вдруг осознав, что перед ним не только та, кто оспаривает его право на регентство, но и та, кого он любит. Он наклонился через стол и, хотя она сопротивлялась, взял за руку.

— Анна, как это случилось, что мы так разговариваем друг с другом? Ведь мы наконец свободны. Мы должны радоваться, петь от счастья, а не ругаться.

— Мы ругаемся, потому что ты оскорбляешь моего отца. И вообще, мы могли бы обсудить все это спокойно.

— Да, конечно, я не должен был при тебе так говорить о нем. Это все потому, что я никак не связываю тебя с этим дьяволом во плоти.

Такой ответ вновь рассердил ее. Она вырвала руку и заговорила хрипло, намеренно стараясь причинить ему боль:

— Людовик, а тебе нравится, как люди смеются над твоей матерью и оскорбляют ее?

Людовик мгновенно залился краской.

— Нет, Анна, но… но, поверь, когда я так говорил о твоем отце, я подразумевал, что ты тоже его не уважаешь. За что тебе его уважать, тем более любить…

— А почему нет? Как ты можешь судить? Ведь ты его совсем не знаешь.

— Я не знал этого, Анна, поверь. Стало быть, я очень часто обижал тебя, и это только сейчас выяснилось. Прости меня, Анна.

Он улыбнулся ей.

— Мы никогда больше не будем ругаться.

— Никогда?

— Никогда. Ни по поводу твоего отца, ни по поводу регентства. Все очень просто. Мне с самого начала следовало не возмущаться, а понять. Когда мы поженимся, то я буду регентом Карла, а ты его опекуном. И все будут довольны, включая и нас самих.

Анна покачала головой, дивясь его оптимизму, а Людовик уже беззаботно пристроился на столе и продолжал витийствовать, небрежно похлопывая по ноге своими верховыми перчатками.

— Теперь это будет легко осуществить. Мы оба докажем, что нас вынудили вступить в брак против воли. Друзья, а также слуги подтвердят, что фактически мы никогда в браке и не были. Никогда!