Золотой дикобраз - Мюриел Болтон

Она предупреждающе на него поглядела, показывая, что не одна, и от этого у него на мгновение даже испортилось настроение, что вот, мол, она такая же осмотрительная, как и ее отец, но только на мгновение. Ведь теперь все будущее принадлежит им, поэтому не надо смущать Карла, да и стража тоже смотрит. Анна права, они могут себе позволить подождать, пока останутся одни.

Людовик тепло приветствовал короля. Она же, видя, как он искренне заверял идиота-короля в своей преданности, была озадачена. Ему что, вовсе безразлично регентство? Вряд ли. Это просто невозможно. Значит, он еще ничего не знает.

Карл улыбался, принимая знаки почтения, которые ему оказал Людовик. Теперь в присутствии Людовика он почувствовал себя прямо как настоящий король. Ему всегда нравился Людовик, он им восхищался. От его мягкого дружелюбия становилось хорошо на душе. Карл не чувствовал себя таким тупым и недалеким. Не то что с другими. Например, с Анной. Она обращалась с ним как с ребенком, и не просто с ребенком, а с дураком. Вот и сейчас она приказывает, командует ему — иди и развлекись чем-нибудь, пока мы с Людовиком будем заниматься делами. Бурча что-то себе под нос, Карл неохотно повиновался и вышел из комнаты.

Как только они остались одни, Анна резко повернулась к Людовику.

— Ты уже давно здесь, я имею в виду в Туре?

Он засмеялся. Что за удивительный вопрос.

— Я здесь примерно пять минут, а это очень долго, когда ждешь поцелуя.

— Нет, — произнесла она быстро, — я хочу тебя спросить, ты сразу прошел в эту комнату?

— Сразу, Анна, сразу. Как освобожденный дух сразу поднимается на небо. Куда же, по-твоему, я должен был пойти, если ты здесь?

Руки его уже были на ее плечах, и ладони через тонкий атлас чувствовали теплоту ее кожи.

Она отстранилась и с любопытством на него посмотрела.

— И ты что же, не задержался, чтобы зажечь свечу у тела моего отца?

— Нет, не задержался. Он обойдется без моих молитв. Для меня это означает только то, что он наконец мертв, а мы с тобой свободны.

Она резко отпрянула от него, так что руки его плетьми упали с ее плеч.

— Я, наверное, не должен был тебе это говорить, — смущенно пробормотал Людовик. — Но ты лучше меня знаешь, Анна, что собой представлял этот человек.

— Но он умер, Людовик!

— Да, но я не хочу, притворяться, что это меня печалит. А тебе зачем это нужно? Он был бессмысленно жесток к нам обоим.

— Совсем и не бессмысленно. И это самое главное, чего ты так и не смог понять в моем отце. Он делал только то, что должен был делать… для блага Франции.

— Ах для блага Франции! А может быть, для своего собственного блага?

— Для Франции он жертвовал всем, себя не жалел… и вправе был потребовать жертв и от других.

Людовик удивленно смотрел на нее.

— Как можешь ты говорить это с такими искренними интонациями в голосе, когда не хуже меня знаешь, какие цели он преследовал, что за идеалы были у него. Им владело только одно желание — подмять под свой трон все, что только можно. Получить как можно больше власти, чем больше, тем лучше. Вот его идеалы. И они появились у него только после того, как он сам сел на трон. Когда он еще не был королем…

— Убеждения человека со временем могут меняться, — прервала его Анна.

— Да, особенно это было удобно для твоего отца. Когда он еще не был королем, Бургундия была его союзницей в борьбе против того, что он называл тиранией. Конечно, это была тирания, потому что тираном был его отец, а не он.

— Когда отец стал старше, он понял, что трону нужна власть, нужна сила, иначе страну не объединить.

— Объединить! Объединить! Как можно объединять Францию, сделав каждое герцогство своим врагом? И у них ничего не остается, как бунтовать, бунтовать, бунтовать. Вот и все, что мы имеем. И это называется объединение? Но теперь я регент и покончу с этим раз и навсегда. Анна, нельзя править нацией, когда все тебе враги и друг другу враги. А именно такими сделал нас твой отец. Король не может править один, ему нужны все мы. А если бы не мы, не видать трона ни твоему отцу, ни твоему деду. За это мы воевали, я спрашиваю? За это мой отец провел двадцать пять лет в тюрьме? За то, чтобы король так мерзко обошелся со мной, потомком великих Орлеанцев?..

Людовик сам удивился и даже немного испугался своей горячности. Споткнувшись на полуслове, он смущенно замолк, а немного спустя с извиняющейся улыбкой добавил:

— А разве ты не так же думала тогда, в тот день в Монришаре?

— Но так много времени прошло с тех пор, Людовик.

— Если бы я знал тогда, что это продлится так долго! — воскликнул Людовик и заключил ее наконец в свои объятия. На этот раз она не смогла противиться. Он покрывал ее лицо, шею, грудь короткими хищными жадными поцелуями, не в силах насытиться, чувствуя знакомый аромат испанского крема, который возбуждал его еще больше. Анна расслабилась, на несколько минут забыв обо всем. Ей была нужна эта передышка, ибо впереди предстоял трудный разговор.

— Но все это время, Анна, не было ни единого мгновения, ни днем, ни ночью, когда бы я не думал о тебе. Боже, сколько лет потрачено впустую. Но все. Все кончено. Мы свободны!

Она слегка напряглась в его руках, предпочитая не слышать, о чем он говорит.

А он вдохновенно продолжал:

— В Риме сейчас кардинал де Лисль с прошением о моем разводе, и я послал письмо Жоржу, в Руан, чтобы он подготовил такое же прошение для тебя.

Она резко освободилась от его рук и странно на него посмотрела.

— Прошение для меня?

— Да. А что, ты предпочитаешь какого-то другого священника?

— Нет, — медленно произнесла она, быстро соображая, что же делать. Этих проблем она сегодня никак не ожидала и совсем не была к ним готова. И вообще, она не знала, что Людовик так активно занимается разводом. Отец ничего не говорил ей об этом, хотя она, конечно, знала, зачем Людовик ездил в Рим. Но говорить Жоржу о том, что она желает развода с Пьером, вот этого делать совсем не следовало.

— Ты говорил кому-нибудь, кроме Жоржа, о моем желании развестись с Пьером?

— Нет, только Дюнуа и Жоржу.

— Тебе следовало бы прежде посоветоваться со мной. Ты поторопился, притом слишком.

Она отстранилась от него и спиной прислонилась к столешнице письменного стола. Да, время воспоминаний истекло. Слишком уж все непросто в настоящем и будущем, чтобы оставалось время для прошлого.

— Поторопился! — хохотнул Людовик. — Я слишком поторопился? Долгие годы я терпеливо ждал этого часа, и ты называешь это «поторопился»?

— А что, если новый король будет против твоего развода? — осторожно спросила она и в этот момент на мгновение вдруг неуловимо стала похожа на своего отца.