Обреченность - Сергей Герман

Эти мысли промелькнули в сознании Муренцова в какую-то долю секунды.

В узкой щели, проточенной ливневыми потоками, стекавшими со склонов горы. пролегала тропа. По краям ее прикрывали заросли кустарника.

Щель змеилась по склону среди цепких кустов терновника и давала достаточное укрытие крадущемуся по ней человеку. Муренцов повернул голову к лежащим за обочиной казакам, прикрыв ладонью рот крикнул вполголоса

— Хлопцы я наверх. Прикройте.

Вжимаясь в землю, где пополз, где сгибаясь в три погибели двинулся вверх по склону. Под ногами шуршали небольшие камни, подошвы сапог скользили по влажной от росы земле, сбивая дыхание.

Через полчаса он был уже у самого верха. Повернув голову, заглянул за скалу.

Поднимающееся солнце ударило в глаза. В этом слепящем оранжевом мареве он увидел два черных силуэта, лежащих на плоском камне, шагах в двадцати, россыпь стреляных гильз, пулеметные ленты в коробках. Муренцова они не видели.

Он опустил мушку чуть ниже затылка правой фигуры и нажал на спуск. Сухо ударил винтовочный выстрел. Приклад резко ударил в плечо. Запахло пороховым дымом. Он тут же передернул затвор. Выбросил на снег пустую гильзу и снова прижал приклад, ловя на мушку второго.

Тот только успел удивленно повернуть к нему голову и так и замер. Пуля ударила в спину. Скрючился, ноги подтянул к животу.

Мертвые пулеметчики лежали внизу. Муренцов спрыгнул на пулеметную площадку. Под ногами катались стреляные гильзы.

Муренцов поразился внешнему сходству пострелянных пулеметчиков. Тот что постарше еще дышал. Муренцов перевернул его на спину, расстегнул на его груди сербскую солдатскую куртку, и увидел синеву татуировки... заход солнца и море по которому плывет кораблик.

Раненый захрипел. Он силился, что-то сказать, но при каждом выдохе на губах выдувались кровавые пузыри. Наконец он затих. Муренцов закрыл ему глаза.

Как только пулемет умолк, взвод, с криками, задышливым хеканьем и матом рванул вверх.

Когда запыхавшиеся казаки добежали до площадки на которой лежали убитые пулеметчики, они увидели Муренцова, сидящего на камне, задумчиво курившего сигарету.

— Ну у тебя и нервы, Сергеич. Двух человек ведь убил в одночасье, а у самого и ус не дрогнул. Суровый ты человек судя по всему. - Сказал ему урядник, уважительно покачивая головой.

— Эх братец ты мой, ты еще не видел тех, кто в штыковую ходил. Вот после этого жалости у человека точно не остается.

За спиной тянулся гребень по которому и пришли пулеметчики. На противоположном конце стоял одинокий дом, возле которого наблюдалось движение людей.

Казаки развернули пулемет в направлении дома. Не прошло и несколько минут, как на гребне появилась цепь партизан. Беглым шагом они направились в сторону пулемета. Муренцов дал команду:

— По красным — огонь!

Ударил пулемет. Сначала короткие пристрелочные. Трассирующие пули, заряженные через четыре на пятый, нащупали цель и искрили, рикошетя от камней. Затрещали винтовочные выстрелы.

Партизаны скатились за гряду и залегли, три человека остались лежать на тропе.

Со стороны партизан велся беспорядочный огонь и пули свистели над головами казаков. Коротко вскрикнул раненый казак.

Снизу подошел еще один взвод. Двух казаков из взвода притащили на плащ-палатках. У одного было ранение в бедро. Второй был мертв. Уже немолодой рыжеусый казак лежал неподвижно, вытянувшись во весь свой рост и запрокинув стриженую голову. На нем не было ни каски, ни пилотки. Пуля угодила прямо в переносицу. Муренцов наклонился над убитым, спросил:

— Кто?

— Протасов Петро. Ты его должен по Польше помнить, — ответил урядник. - Из донцов. Все время о сыне рассказывал.

Снова захлопали выстрелы и партизаны окончательно скрылись в лесу. Уже бегом казаки бросились дальше.

В горах наткнулись на несколько полуразвалившихся хижин, перед которыми несколько коз щипали траву. Кроме древней старухи, здесь не было ни души. Как только старая поняла, что ее козам ничто не угрожает, она разговорилась. Старуха оказалась совершенно глухой.

— А-ааа? - поворачивала она к казакам свое заросшее седым мхом ухо.

— Бабка, партизаны есть?

— Кой, кой?..

«Кой» — означало «кто».

Казак Миша Дедов восторженно крутил головой.

— Молодец старая, прям, как моя бабаня. К нам в 30м пришли за хлебом, а она,

Ась! Не слышу трошки. Так и ушли комсюки, ничего не нашли. А мы благодаря этому спрятанному мешку и выжили. Считай бабаня, всю семью спасла.

В одной из хижин нашли большое количество окровавленных бинтов. По-видимому тут был их перевязочный пункт. В лесу, севернее и ниже перевала, нашли несколько мертвых партизан, как видно, скончавшихся от потери крови. Их принесли в село. Почти сразу же разобрали родственники. Остались только пулеметчики, которых убил Муренцов.

— А этих что не забрали? Родни что ли нету, — спросил Ганжа.

— И не заберут. Далеко у них родня. Русские это. Наверное десантники. Братья. Видишь, как похожи?- Ответил Муренцов.

— Ты вот что, малой, принеси лучше две лопаты. А если утруждаться не захочешь то одну. Я сам все сделаю. Негоже солдата не похороненным бросать. Муренцов видел, что Юрке неохота возиться с копанием могилы, но тот решительно возразил.

— Отчего же не похоронить, Сергей Сергеевич. Зараз могилку выроем и похороним. Можа и нас, кто- нибудь пожалеет.

Русских пулеметчиков похоронили под старым раскидистым буком. Их тела положили на прикрытое зелеными ветками дно могилы. Сложили на груди перепачканные землей и ружейным маслом руки, со сломанными ногтями. Накрыли лица чистой тряпицей. Засыпали землей. На могильный холмик, аккуратно притоптанный сапогами поставили наскоро выструганный деревянный крест. Юрка послюнявив химический карандаш, написал:

— Русские солдаты. Погибли 5го мая 1944 г. Господи, упокой их души.

Муренцов сказал Юрке,

— Ты иди хлопчик. А я еще посижу.

Муренцов лег на траву и долго глядел на медленно плывущие белые облака. Там наверху было спокойно и тихо, и казалось, что души только что убитых им людей укоряюще смотрят на него сверху. Ни голубинного клекота, ни птичьего щебетания не было слышно вокруг. Только много-много лет назад умирая в Донской степи слышал Муренцов такую глубокую и печальную тишину, когда казалось, что он слышит биение собственного сердца.

Муренцов задумался и задремал подле могилки. Разбудил его Юрка. Он тряс его за плечо.

— Сергей Сергеевич, командир полка прибыл. Построение. Сотня уже стояла в строю, ждала командира полка.

На высокой злой кобыле свечой застыл есаул Щербаков. Левая рука натянула поводья. Норовистая кобыла закинув голову и приседая на задние ноги, хрипела и пятилась.

Полковник Кононов послав коня в галоп, перед командиром эскадрона резко натянул повод и поставил коня свечой. Щербаков бросил руку к виску, но Кононов отмашкой руки резко оборвал доклад. Выдохнул:

— Казаки!.. Дети мои — сотня поедала его глазами. Казалось, что прикажи он сейчас умереть и все умрут как один.

— Сегодня вы снова воевали и снова победили! Но победили вы благодаря нашему славному товарищу казаку Муренцову. Поэтому, сегодня, с этой минуты я произвожу его в офицерский чин и назначаю командиром взвода, вместо сотника Нестеренко.

Голос у Кононова был то душевный и добрый, густой и вязкий, как колесный деготь, то становился жестким и резким, как звук затвора.

— Но есть у нас и неприятная весть. Сегодня, вот этой самой рукой я должен наказать человека, который чуть не погубил сотню. Мне горько, сердце мое плачет. Потому, что этот человек - казак. И я казак. А сегодня я должен собственной рукой привести в исполнение свой приговор.

Кононов обвел подчиненных тяжелым взглядом, ставшем просто ледяным, повел хищными своими усами. Помолчал несколько секунд.

— Вывести сюда сотника, Нестеренко!

Два спешенных казака вывели Нестеренко. Он был без оружия и головного убора, мертвенно бледный.

— Раздевайся! — Приказал Кононов. Сапоги скидай!

Трясущимися руками Нестеренко стянул сапоги, расстегнул пуговицы кителя. Аккуратно сложил его у своих сапог.

Строй замер.

Прямо на глазах казаков Нестеренко покрывался холодной испариной. Лицо у него резко ввалилось, натянув кожу на лбу. Кожа лице, на груди, на руках стала серого, прелого цвета. Нестеренко смотрел в землю, на желтые ногти пальцев ног. Кононов махнул рукой. Двое казаков выкатили бочку с недопитой ракией.

— Слушай меня, сынок. Прежде чем я во-оот этой рукой приведу приговор в исполнение, ты сейчас возьмешь бочку и покатишь ее во-ооон на ту горушку.