Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером - Александр Бородыня

Свежий и сухой холодный воздух, в котором низко висело над огромной плоскостью тяжелое небольшое солнце, просто опьянял Д.Д., будоражил всю его молодую кровь. Залп. Молодой Д.Д., охваченный страхом, закрутился на месте и, потеряв ориентацию, с криком рванулся сквозь толпу, он стал другим.

Под пулями люди падали, как частокол. Обмороженные, сгорающие на холоде эти тела с хрустом и стонами обрушивались в снег. Он выбрал направление и побежал в сторону солнца. Автоматной очереди он не слышал, горячо ударило в спину, несколько раз толкнуло. Со всего размаху он пролетел метра три вперед и ударился лицом в вечную мерзлоту.

Сознание не покинуло Д.Д. ни тогда, в реальности, ни теперь, во сне. Наверное, я умер, подумал он тогда, в прошлом. Он ничего не видел. Теплый мрак вокруг. Мрак тугой, как резина. Мрак, накрывающий, как вода. Сколько Д.Д. пролежал замертво, ни тогда, в прошлом, ни теперь он не смог бы точно определить.

Сработанную десятью автоматчиками братскую могилу невозможно было потом найти, невозможно было потом, сорок лет спустя, поставить памятник. Он лежал лицом вниз, и уже тогда, в прошлом, понимал это. В первой эйфории, вызванной болезнью, он будто увидел будущее. Теплые еще трупы сгрызут шакалы и волки и растащат кости на десятки километров, а конвой вернется в лагерь.

Он очнулся от смрадного дыхания возле уха. Он все еще лежал на животе, но уже скреб ледяными и оттого железными пальцами вокруг себя землю, уже впился в нее зубами. Волк медлил, почему-то не решался сразу взяться за горло, наверное, полуподвижный, но еще живой человек был для него необычной добычей.

Собственное тело хрустнуло, когда Д.Д. сел, согнувшись. Он открыл глаза. Вокруг полярный день, назойливое солнце. Побелевшие кучи сваленных пулями мертвецов. Убийц в полушубках уже не было, они сели в машину и уехали.

Среди трупов и белой поземки волки ныряли, как акулы в воде, серые, хищные от обилия крови. Вытянутая морда находилась прямо против лица Д.Д., желтые, как светильники, тусклые, как тяжелое солнце, глаза. Зверь тихо зарычал. Д.Д. ударил волка кулаком в шершавую морду и не почувствовал собственной окостеневшей руки, тот совсем по-собачьи заскулил и, приседая на задние лапы, подался назад. В масляных желтых глазах не было памяти. Волк сделал какой-то приниженный рывок и вцепился зубами в руку человека.

Тундра покосилась и пожелтела, руку резал невидимый скальпель. Легкими толчками желтизна перешла во мрак, и Д.Д. опять ощутил себя лежащим на кровати беспомощным стариком. Ощутил движение в своих венах, от этого движения он открыл глаза, мрак отступил, пролился с глаз черной теплой водой, и обозначилась палата, желтый ночник. Над постелью склонялось лицо Чекана.

— Тебе больно… Но это немножко, — сказал Чекан. — Извини, я не специалист по этому вопросу… — Д.Д. покосился на свою левую руку, в которую только что был сделан еще один, на сей раз отрезвляющий укол. — Поговорить надо! — Лицо Чекана расплылось в сальной улыбке. — Ты должен понять меня, вопрос серьезный, целая проблема. — Он выдернул иглу из вены, тоненькая струйка крови брызнула на одеяло. — А свидетели, понимаешь, не нужны. Вот и пришлось самому тебя уколоть. — Улыбка расплылась еще шире.

— Больно, — сказал Д.Д. и закрыл глаза. — О чем ты хочешь со мной еще поговорить? По-моему, все ясно. Уходи, ты мне противен, Чибрисов. Не могу на тебя смотреть.

Ему захотелось так же кулаком ткнуть в это круглое лицо, как он ткнул сорок лет назад кулаком в волчью морду, но рука, неподвижная и теплая, лежала поверх одеяла. Он даже не сжал пальцы, нельзя было показать раздражения. Если теперь он проснулся, то это шанс, маленький, но шанс, его нужно использовать.

— Посмотри, — Чекан медленно разматывал белый шелковый шарф, укутывающий его горло. Д.Д. чуть повернул голову. Горло Чекана пересекал знакомый розовый, рубец.

— Ты тоже? — спросил Д.Д.

— А ведь не было его, — Чекан от удовольствия чуть не показывал язык. — Ты смотрел, ведь не было! А знаешь, почему так?

— Догадываюсь, — Д.Д. опять закрыл глаза. — Говори, я слушаю, зачем пришел?

— Ты правильно догадался, после второго заражения шрам исчезнет, он появляется снова после третьего и пятого, — голос его звучал негромко, но возбужденно. — А ты думал, ты один такой остался?! Ты перенес болезнь один раз, а я уже шестьдесят пять… Ты знаешь, что я могу?..

«Ничего ты не можешь, — подумал Д.Д., он точно почувствовал это. — Напрасно вы пытаетесь вывести в провинции высшую расу. Эффект только от первого заражения. Заражаясь во второй и в третий раз, вы же ничего не получаете нового… Абсолютно ничего. С тем же успехом вы могли бы прививать себе сибирскую язву и вылечиваться от нее…»

— Вы меня не убили, потому что боитесь, что начнете резать друг дружку? Посвященный не может пострадать от руки посвященного? — вслух сказал он. — Вы по кругу заражаете друг друга и сбрасываете болезнь на своих, а излишки оставляете здесь в больнице умирающим?

— Я всегда знал, что ты умный. — Чекан все-таки показал кончик розового языка. — Но и я умный, — поросячьи его глазки светились. — Не глупее тебя. И знаешь, что я тебе скажу? — Но он больше ничего не сказал, маленькие чистые зубки подхватили кончик языка.

— Ладно, — наигранно вздохнул Д.Д. — Говори, зачем пришел? Зачем ты меня разбудил? Вы же меня, кажется, хотели сантранспортом в Москву отправить, тихо, без проблем? Зачем разбудил?

Довольно долго Чекан молчал, тикали часы на его руке, и раздавалось ровное дыхание очень здорового человека. Потом он сказал ласково.

— А помнишь, Давидик, как ты нас на ювелирку в Москве водил? Не помнишь? А я вот помню, про тебя говорили — гений! Откуда мне было знать тогда, что вся твоя гениальность — это вирус?.. А теперь, видишь, как вышло-то.

— Как вышло? — Д.Д. уже сознательно старался затянуть разговор.

— Ты вот на кровати лежишь, почти что мертвый, а я в изголовье твоем сижу, как добрый ангел, — сказал Чекан. — Оцени позицию!

— Уйди, — попросил Д.Д. — Толку не будет. — Он постарался, чтобы голос его прозвучал раздраженно и болезненно. — Сверхчеловек, смешно! Ты, Чибрисов, сверхчеловек!

— Сомневаешься, Давидик? Ладно. Ты вот послушай-ка, что я тебе расскажу, я теперь от тебя ничего не скрою, зачем мне от тебя что-то скрывать? Мы ведь здесь остановили эпидемию, она, правда, и сама бы захлебнулась, но можно считать, что мы остановили, а теперь сохраняем ее в себе.

«Все-таки они чувствуют, что не ладится, не склеивается их высшая раса. Как же падок человек на любую заразу. Провели статистическую выборку, установили, что в Германии в 1927 году великих математиков оказалось на душу населения в полтора раза больше, чем в других странах, и вот тебе — в тридцать третьем вспышка коричневой чумы. Ницше сказал: новый человек, а они услышали совсем другое. Среднему человеку-обывателю вообще свойственно увлекаться, обыватель готов построить целое общество на самом гадком ритуале. Так и здесь, они уже чувствуют, что нет никакого толка в бесконечных заражениях, нет никакого волшебства и приумножения способностей, нет никакого изменения мира, а остановиться не могут, потому что кровью повязаны».

— А если поконкретнее? — сказал он вслух. — Наверное, ты, Чибрисов, хочешь знать, что происходит с человеком через сорок лет после заражения?

Чекан облизал губы и кивнул. Он уже не был похож на того волка, он был похож на тощего шакала, которого Д.Д. просто убил одним ударом промерзшего кулака.

— Очень хочу. Расскажи…

— Ничего интересного не происходит, понимаешь ли, совсем ничего. Голова становится пустая, как коробка, из которой вынули ботинки. Я прошу тебя, уходи, Чибрисов! Ничего нового я тебе не скажу. Можете меня ликвидировать, можете отправить на сантранспорте в Москву, что, впрочем, одно и то же. Я готов и к бессмысленной старости, и к самой смерти. Только, пожалуйста, переведи деньги мне на сберкнижку, ту часть, что мне причитается со всеми вычетами.

— Зачем тебе? — просипел сладко Чекан. — Ты же старенький! Зачем тебе столько денег?

— Скажи, перешлешь?

— Перешлю, если узнаю зачем? На что тратить будешь, Давидик?

Д.Д. с трудом отвернул голову, чтобы не видеть этого пухлого лица.

— Я на эти деньги киллера найму! — сказал он. — Хочу, чтобы тебя пристрелили. Понимаешь, Чибрисов, надоел ты мне очень…

Он предполагал реакцию на эти слова. Чекан всегда был вспыльчив, и многочисленные заражения, похоже, не изменили его характера. Расчет оказался верен. Чекан хрюкнул в кулак, помолчал с минуту, потом, пошарив где-то на тумбочке, взял приготовленный шприц со снотворным.

«Они меня так случайно и убить могут, — отметил Д.Д. — Трудно выжить с больным сердцем, когда тебе с интервалом в полчаса колют снотворное, потом допинг, потом опять снотворное».