Желтые обои, Женландия и другие истории - Шарлотта Перкинс Гилман

Но, с другой стороны, им посулили по пятьдесят долларов. На эти деньги можно купить лошадь, ружье, инструменты, ножи… Может, даже ферму. Вне всякого сомнения, их можно положить в банк и прожить на них всю жизнь. Тогдашние пятьдесят долларов равнялись сегодняшним ста, а для ребенка они были целым состоянием.

Даже неприязнь матери дала трещину при мыслях об этой сумме. Отец же не колебался, а счел эти деньги даром Божьим.

— Пусть сами решат, — сказала мисс Маккой.

Уроженцы Гранитного штата[14] славятся твердостью. Воздержание — основа их веры, а экономия, мягко говоря, является для них наиглавнейшим законом природы.

Терзания длились недолго. Холдфаст положил на стол толсто намазанный маслом ломоть. Дж. Эдвардс последовал его примеру.

— Да, мэм, — ответили мальчики один за другим. — Спасибо, мэм. Мы согласны.

Год тянулся долго. Молоко не заменяло масло. Подливки и топленый жир, щедро подаваемые матерью, — тоже, как и нечастая возможность полакомиться консервами. Ничто не могло утолить желание поесть масла. А если воздержание и пошло на пользу здоровью, то невооруженным глазом этого не было видно. Мальчишки росли ладными и крепкими, но такими же они были и прежде.

Что до морального эффекта — он был двояким. Вынужденная жертва не обладает привкусом святости, в отличие от добровольной. Даже если она приносится с готовностью, но готовностью купленной, эффект получается довольно смазанным. Масла мальчишек лишили лишь на время, и пока тянулся означенный срок, юные аскеты в своих сокровенных разговорах предавались буйным фантазиям о поедании запретного продукта после окончания их долгого поста.

Но больше всего душу каждого окрыляли мечты о том, как они потратят или сберегут причитавшиеся им средства. Холдфаст решил сохранить и приумножить свои деньги, став богачом — даже большим, чем капитан Бриггс или дьякон Холбрук. Но временами он давал слабину, вдохновляясь мечтами Дж. Эдвардса, и решал потратить волшебную сумму на бесчисленные развлечения.

Возможно, привычку к воздержанию в мальчиках и выработали, но к ней добавилась и привычка легкомысленно относиться к будущему и предаваться фантазиям о потакании прихотям, когда они смогут себе это позволить.

Время неумолимо течет даже для лишенных масла мальчишек, и тот бесконечный год, наконец, подошел к завершению. Они считали месяцы, недели и дни. Богатый стол на День благодарения меркнул по сравнению с грядущим праздником радости и веселья. По мере приближения заветного дня нарастало возбужденное ожидание, и мальчики не могли о нем забыть, даже когда городок посетил заезжий миссионер, настоящий, живой, побывавший в далеких краях, где язычники ходят голышом, поклоняются идолам и бросают детей в пасти крокодилам.

Конечно же, братьев повели на встречу с проповедником, более того, он пришел к ним на ужин и покорил юные сердца своими рассказами. У истово верующего миссионера были седые волосы и седая борода, но в глазах его, тем не менее, сверкал огонь, и рассказывал он удивительные и восхитительные истории, иногда почти смешные, но всегда интересные.

— Не воображайте, мои юные друзья, — сказал он после того, как вселил в них благоговейный ужас рассказами о неописуемой греховности далеких «безбожных краев», — что язычники полностью лишены морали. Китайцы, которым я проповедовал много лет, порядочнее некоторых христиан. Их купеческая честь и верность слову — пример всем нам. Но одними проповедями душу не спасешь.

Он расспросил мальчиков о вере и получил достойные ответы.

Послушать миссионера высыпал весь городок. А когда он двинулся по улицам, проповедуя, увещевая, описывая трудности и опасности своей жизни и радости от спасения душ, призывая жертвовать на великое дело проповеди Евангелия всем сущим, жители словно пережили духовное возрождение. Они условились провести большой церковный сход со сбором пожертвований, когда проповедник снова заедет к ним.

В городке только и разговоров было, что о миссионере, о нем думали и, похоже, даже видели его во сне. Чердаки перетряхнули и обшарили вдоль и поперек в поисках пожертвований для отсылки их язычникам. Но у юных Холдфаста и Дж. Эдвардса интерес к нечестивым дикарям сочетался со страстным желанием наесться масла и неведомой им дотоле тягой к деньгам.

Наконец вернулась миссис Маккой.

Мальчики знали день и час. Они наблюдали, как отец поехал встречать ее на станцию, и замучили мать вопросами, вручат им деньги до ужина или после него.

— Говорю же, не знаю! — наконец прикрикнула на них мать. — Возблагодарю небо, когда это кончится раз и навсегда. По-моему, это чрезвычайно глупая затея!

Затем они увидели, как старая повозка завернула за угол. Что? Там только один человек! Мальчишки бросились к воротам, их мать тоже.

— Что такое, Джонатан? Она не приехала?

— Ой, пап!

— Где она, пап?

— Она не приедет, — ответил мистер Фернальд. — Сказала, что остановится у кузины Сары, чтобы потом прибыть в город и сходить на собрание к миссионеру. Но она прислала письмо.

Как только лошадь поставили в стойло, мистера Фернальда тотчас же обступили обладатели трех пар нетерпеливых глаз и рук. Затем все прошли к накрытому к ужину столу, где стояли два фунта вкусного масла, и сели, сгорая от нетерпения.

Потом испросили должного благословения, которое, как показалось мальчишкам, длилось бесконечно, после чего их отец извлек из кармана длинный пухлый конверт.

— Много она, однако, написала, — произнес он, вынимая два свернутых листа и письмо.

«Мои дорогие внуки, — гласило послание. — Поскольку ваши родители заверили меня, что вы сдержали свои обещания и воздерживались от масла на протяжении года, посылаю каждому из вас обещанные мною пятьдесят долларов, осмотрительно и надежно вложенных».

Мистер Фернальд развернул бумаги. Это были свидетельства стоимостью пятьдесят долларов каждое, должным образом оформленные, заверенные и скрепленные печатями, о пожизненном членстве Холдфаста Фернальда и Дж. Эдвардса Фернальда в миссионерском обществе!

Бедные дети! Младший разразился бурными рыданиями. Старший схватил блюдо с маслом и швырнул его на пол, за что, конечно же, после был наказан, но кара казалось ничтожной по сравнению с его горем и яростью.

Когда мальчики наконец остались одни и смогли говорить сквозь слезы, они высказали друг другу