Желтые обои, Женландия и другие истории - Шарлотта Перкинс Гилман

Однажды Форд пришел довольно рано и пригласил меня взобраться на вершину горы Хью. Прогулка выдалась просто дивная и продолжалась целый день. Согласилась я не сразу — был понедельник. Миссис Фаулер считала, что выйдет дешевле нанять приходящую служанку, чтобы та убиралась в доме. Мы так и сделали, но у меня все равно оставалась масса дел.

— Ничего страшного, — сказал Форд. — Что нам день стирки, глажки или тому подобной ерунды? Сегодня — день прогулок, вот что.

Такой денек и выдался: прохладный, свежий — ночью прошел дождь — и очень ясный.

— Идем! — настаивал он. — Уверен, что оттуда видно даже гору Заплатку. Лучшей погоды и не придумать.

— Кто-нибудь еще с нами пойдет? — спросила я.

— Никто. Только мы вдвоем. Пойдем.

Я с радостью согласилась, только предложила:

— Погоди, я соберу что-нибудь поесть.

— Буду ждать ровно столько, сколько тебе необходимо, чтобы надеть рейтузы и короткую юбку, — ответил он. — Я уже собрал нам перекусить, все у меня в ранце. Я-то знаю, как долго вы, женщины, делаете бутерброды и складываете их в сумку.

Вышли мы через десять минут, налегке и очень счастливые, да и денек выдался как по заказу. К тому же мистер Форд прихватил с собой очень вкусный обед, который сам и приготовил. Признаться, мне он понравился даже больше, чем моя стряпня, но, возможно, это из-за прогулки.

Почти спустившись к подножию, мы остановились на широком уступе у ручья и поужинали, заварив чай, как он любил это делать на открытом воздухе. Мы смотрели, как с одного края мира садится солнце, а на другом всходит луна, и они озаряют друг друга нежным светом.

Тут он и предложил мне стать его женой.

Мы были очень счастливы.

— Но есть одно условие! — добавил он. Потом сел прямо, и лицо его сразу посерьезнело. — Ты не должна готовить!

— Что? — удивилась я. — Не должна готовить?

— Нет, — сказал он. — Ты должна бросить готовку — ради меня.

Я молча уставилась на него.

— Да, я все знаю, — продолжал он. — Лоис мне рассказывала. Я много с ней общался с тех пор, как ты занялась кухней. А поскольку я говорил о тебе, то, естественно, многое понял. Она рассказала, как тебя воспитывали, какая у тебя тяга к домовитости… Но, дорогая моя артистичная натура, у тебя есть и другие таланты! — Тут он странно улыбнулся и пробормотал: — В глазах всех птиц напрасно расставляется сеть. Я все лето наблюдал за тобой, дорогая, — произнес он. — К тебе это не относится. Конечно, готовишь ты вкусно, но ведь я и сам неплохо готовлю. Мой отец много лет проработал поваром и неплохо зарабатывал. Так что, сама видишь, я к этому привычный. Одним летом, оказавшись на мели, я тоже работал поваром и получал деньги вместо того, чтобы голодать.

— Вот так да! — воскликнула я. — Это объясняет и чай, и бутерброды.

— И многое другое, — добавил он. — Но с тех пор, как ты обосновалась на кухне, ты почти ничего не сделала на поприще искусства. И уж прости меня, это нехорошо. У тебя слишком здорово все получается, чтобы это бросать, работы у тебя самобытные и красивые, и я не хочу, чтобы ты перестала их писать. Что бы ты подумала обо мне, если бы я пожертвовал долгими и нелегкими годами литераторства ради куда более простого труда высокооплачиваемого повара?

Я была слишком счастлива, чтобы ясно соображать. Просто сидела и глядела на него.

— Но ты хочешь на мне жениться? — спросила я.

— Хочу, Мальда, потому что люблю тебя. Потому что ты молодая, красивая, полная сил, потому что ты непредсказуемая и милая, восхитительная и загадочная, как полевые цветы, которые ты так любишь. Потому что ты настоящий художник, видящий красоту и дарящий ее другим. Я за это тебя люблю, а еще за то, что ты благоразумная, с высокими помыслами и способная дружить — несмотря на пляски у плиты!

— Но… как ты хочешь строить жизнь?

— Как мы жили здесь — в самом начале, — ответил он. — Тут царили покой и дивная тишина. И красота вокруг — сплошная красота. Запахи леса, ароматы цветов и свежее дуновение ветерка. И ты — вся светлая, изящно одетая, с белыми сильными пальцами, привычными к тонкой работе. Вот тогда я тебя и полюбил. Меня покоробило, когда ты занялась готовкой. Я сам был поваром. И доложу тебе — знаю, что это такое. Мне стало не по себе видеть мою лесную лилию на кухне. Но Лоис объяснила мне, как тебя воспитывали и как ты это любишь. Тогда я сказал себе: «Я люблю эту женщину. Подожду, чтобы убедиться, что стану любить ее даже кухаркой». И я люблю тебя, дорогая, поэтому снимаю условие. И всегда буду любить, даже если ты настоишь на том, чтобы всю жизнь мне готовить!

— Нет, я не настаиваю! — воскликнула я. — Я не хочу готовить, я хочу писать картины! Но я думала… Лоис говорила… Как же она в тебе ошибалась!

— Не всегда верно, дорогая, — заметил он, — что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. По крайней мере это не единственный путь. Лоис не знает всего: она еще очень молода! Возможно, ради меня ты могла бы бросить готовку. Ты сможешь, дорогая?

Смогу ли я? Смогу ли? Есть ли еще на свете такие мужчины!