Желтые обои, Женландия и другие истории - Шарлотта Перкинс Гилман

музыке и свободным потоком звуков выразить свою любовь, гордость и блаженство. Даром красноречия она не обладала.

И вот теперь она молча смотрела на мужа, пока перед ее мысленным взором с головокружительной быстротой проносились жуткие картины развода, тайного бегства и даже самоубийства. Но она лишь ответила:

— Хорошо, Фрэнк. Мы изменим нашу жизнь. А ты… немного отдохнешь.

— Слава богу, Джул! У тебя очень усталый вид, девочка моя. Пусть мама присмотрит за его милостью, а ты постарайся вздремнуть, хорошо?

— Да, — сказала Джулия. — Да… Пожалуй, я посплю.

В ее голосе прозвучали особенные нотки. Будь Фрэнк психиатром или просто терапевтом, он бы обратил на них внимание. Но его работой были катушки индуктивности, динамо-машины и медные кабели, а отнюдь не женские нервные расстройства — так что он не заметил ничего необычного.

Он поцеловал жену и ушел, расправив плечи и облегченно вздохнув, когда оставил за порогом домашние заботы и погрузился в свой мир.

«Семейная жизнь и воспитание детей — совсем не то, что нам преподносят как счастье».

Вот что чувствовал Фрэнк в глубине души. Однако он не полностью это осознавал и еще меньше высказывал и выражал.

Когда кто-то из друзей спросил: «Дома все хорошо?», Фрэнк ответил: «Да, спасибо, более-менее. Ребенок много плачет, но это, думаю, естественно».

Он перестал об этом думать и целиком посвятил себя мужским обязанностям — зарабатывать достаточно, чтобы содержать жену, мать и сына.

А дома его мать сидела в своей комнатке, глядела в окно на форточку с матовым стеклом на другой стороне двора-колодца и напряженно размышляла.

У неубранного после завтрака стола его жена неподвижно застыла на стуле, уронив подбородок на руки. Она смотрела прямо перед собой, пытаясь сформулировать усталой головой вескую причину не делать задуманного. Но она слишком вымоталась, и мысли ее путались.

Уснуть… уснуть… уснуть — вот единственное, чего она хотела. Вот тогда мать Фрэнка сможет ухаживать за ребенком, сколько ей заблагорассудится, а сам он немного отдохнет… Господи! Сына пора купать.

Она действовала, как автомат. Точно по часам приготовила младенцу стерилизованное молоко и поудобнее пристроила бутылочку. Он свернулся калачиком и с радостью принялся сосать, пока она стояла и глядела на него.

Джулия вылила воду, повесила сушиться фартук, собрала полотенца, губки и прочие принадлежности для купания грудничка, затем села, глядя прямо перед собой, как никогда вымотанная, но чувствуя нарастающую решимость.

Грета убрала со стола, прошла на кухню, тяжело топая ногами, и загремела посудой. С каждым ударом Джулия вздрагивала, а когда девушка принялась заунывно напевать высоким голосом, молодая миссис Гординс, дрожа, поднялась на ноги и приняла окончательное решение.

Она бережно взяла ребенка на руки, подхватила бутылочку и понесла младенца в комнату бабушки.

— Не могли бы вы присмотреть за Альбертом? — спросила она ровным тихим голосом. — Думаю, мне надо попробовать поспать.

— О, с превеликим удовольствием, — ответила свекровь. Она произнесла слова с холодной вежливостью, но Джулия этого не заметила. Она положила младенца на кровать, немного постояла, уставившись на него тусклым взглядом, и вышла, не сказав ни слова.

Миссис Гординс-старшая сидела и пристально разглядывала ребенка.

— Просто дивное дитя! — тихо произнесла она, любуясь розовощеким личиком. — С ним ничегошеньки не происходит. Это все ее вздорные идейки. А как она с ним обращается! Подумать только — позволять ребенку плакать целый час! Он нервный оттого, что она сама такая. Конечно же, его нельзя кормить перед купанием!

Некоторое время она предавалась подобным размышлениям, потом оторвала пустую бутылочку от маленького ротика, который машинально посасывал воздух еще несколько минут, прежде чем младенец заснул.

— Я позабочусь о нем так, что он никогда не заплачет! — твердила она себе, мерно покачивая ребенка. — И с радостью бы поухаживала за двадцатью такими карапузами! Думаю, надо уехать и сделать это. Дать Джулии отдохнуть. И правда — переменить место жительства!

Она покачивала младенца и строила планы, радуясь тому, что внук с ней, пусть даже и спит.

Грета ушла по своим делам. В комнатах воцарилась тишина. Внезапно пожилая женщина подняла голову и потянула носом воздух. Быстро встала и метнулась к газовому рожку. Нет, вентиль плотно закрыт. Она прошла в столовую — там тоже все оказалось в порядке.

«Эта дурочка не выключила плиту, и там потухли конфорки», — подумала она и бросилась на кухню. Нет, все чисто, газ перекрыт.

— Забавно! Наверное, что-то в коридоре.

Она открыла дверь. Нет, там, как всегда, только слегка пахло из подвала. Поднялась в гостиную. Ничего. Небольшая ниша, которую агент по найму называл «комнатой для музицирования», где стояло пианино Джулии с опущенной крышкой и запыленный футляр для скрипки — тоже пусто.

— Это у нее в комнате, а она спит! — воскликнула миссис Гординс-старшая и попыталась открыть дверь. Заперто. Она постучала — никакого ответа. Забарабанила в дверь громче, потрясла и подергала ручку — без результата.

Тут миссис Гординс принялась быстро соображать. «Это наверняка случайность, и никто не должен об этом знать. Прежде всего — Фрэнк. Хорошо, что Грета ушла. Я должна как-то туда попасть!»

Она оглядела фрамугу и прочный карниз, который Фрэнк сам прилаживал для портьер, так нравящихся Джулии.

«Думаю, раз надо, у меня получится».

Для своих лет она была чрезвычайно подтянутой и энергичной женщиной, но воспоминания о былых гимнастических достижениях не могли компенсировать недостаток тренировки. Она быстро принесла стремянку. С самого верха удалось заглянуть в комнату невестки, и увиденное заставило принять отчаянное решение.

Ухватившись за планку маленькими, но сильными руками, она подтянулась и сумела протиснуться в проем фрамуги, неловко повернулась и, задыхаясь, соскочила на пол, немного при этом поцарапавшись. Потом настежь распахнула окна и двери.

Когда Джулия открыла глаза, то обнаружила, что ее нежно обнимают руки свекрови, и услышала успокаивающий и обнадеживающий голос:

— Ничего не говори, дорогая — я все понимаю. Все, говорю тебе! О,