Отель одиноких сердец - Хезер О’Нил

повсюду выгоняли из домов. На улице Пьеро и Роза посторонились, уступая дорогу проходившим мимо грузчикам. Пожитки выселенцев погрузили на телегу, в которую была впряжена белая лошадь. Черные пятна на ее ляжках напоминали детские следы на снегу.

Грузчики переносили пыльный красный диван. В числе уже вынесенных из квартир и помещенных на телеги вещей стояло зеленое пианино. Когда его задел диван, пианино издало странный, мягкий, приятный звук. Пьеро уже несколько недель не касался инструмента, поэтому шансов не было, что он пройдет мимо и ничего не сыграет. Он мог устоять против героина, но не поддаться искушению и не коснуться клавиш этого пианино не мог никак. Он сзади вскочил на телегу и перемахнул через какой-то хлам до того, как кто-нибудь мог его остановить. Потом сел на кухонный стол и заиграл на зеленом пианино. Играть на нем оказалось удобно и приятно.

Один из грузчиков поспешил к Пьеро сказать, чтобы он немедленно прекратил, но музыка остановила его на полпути. Он тут же изменил свое намерение, и ему захотелось, чтобы Пьеро никогда не прекращал играть, чтобы он продолжал играть всю оставшуюся жизнь.

У Розы тоже возникло такое ощущение, что все ее проблемы остались позади. Под мелодию пианино она стала танцевать, выдыхая легкие облачка белого марева. На нее стали засматриваться игравшие рядом дети. Звуки музыки оказались настолько игривыми, что Роза начала нарочито выразительно хлопать ресницами и беззаботно покачиваться с пятки на носок. Потом она изобразила, что ее чуть не сбил с ног сильный порыв ветра. Она обхватила фонарный столб и стала переводить тело из вертикального положения в горизонтальное, пока не зависла параллельно земле, как будто в таком положении ее держал ураганный ветер. Над этим трюком она работала целую неделю. Дети сбегались со всех сторон поглазеть на ее выступление. Оно и впрямь было бесподобно.

Когда Пьеро остановился, а Роза поклонилась, небольшая толпа собравшихся захлопала в ладоши. Какой-то ребенок бросил пригоршню крышечек от бутылок в сброшенный раньше на землю пиджак Пьеро. Стоявший рядом мужчина кинул туда же самокрутку.

Роза с Пьеро дали выступление перед витриной мясной лавки. Там были выставлены связки сосисок, колбасы, а с крюка свисала свиная голова, напоминавшая маску. От вида мяса у Розы разыгрался зверский аппетит.

– Я обошла весь город. Таких номеров, как у нас, не исполняет никто. Мы с тобой ничем не хуже артистов, приезжающих из европейских городов. Я знаю, что мы можем стать знаменитыми. Эти люди сейчас голодают, но если бы у них было хоть сколько-то денег – они бы с готовностью с ними расставались.

– Ну, сигарету мы от них уже получили, – заметил Пьеро, прикуривая.

– Нам надо сделать так, чтобы богатые люди покупали дорогие билеты на наши представления, – продолжала Роза. – Им нравится только то, за что надо платить большие деньги. Они хотят иметь то, что остальные не могут себе позволить. Это напоминает им, что они богаты. Нам нужно добраться до их денег. Им хочется видеть мастерство и боль, а у нас полно и того и другого.

Она подвинулась к Пьеро, чтобы взять протянутую им сигарету. Роза выпустила несколько колечек дыма, напоминающих кружащихся балерин в балетных пачках.

– Мы должны проникнуть в большие театры, – прибавила она. – Нам нужно рекламировать свое выступление как редкое зрелище. Предвкушение удовольствия от него – это тоже часть спектакля. Надо упорно работать с людьми, которых мы ждем на представлении. От этого зависит половина успеха любого шоу.

– Обожаю, когда ты говоришь, что хочешь покорить весь мир. Как же ты собираешься это сделать?

– Не знаю. Но теперь вижу это совершенно отчетливо. У нас будет целая армия чечеточников. Нам бы только для начала немного денег достать. Что мы для этого можем сделать? Ограбить банк? Потребовать выкуп за миллионера? Найти богатого покровителя?

Как любой молодой человек в каждой спальне каждой квартиры каждого здания квартала, Пьеро знал, что обрюхатить жену дело нехитрое, но вовсе не умное. Они с Розой никогда не смогли бы обеспечить себе такой же достаток, какой в былые времена имели молодые супружеские пары, – свой дом или средства на содержание ребенка.

Занимаясь любовью, он всегда старался прервать половой акт в кульминационный момент, хоть порой это было совсем непросто. Каждый раз он боялся, что у него это не получится и тот самый нужный момент будут пропущен. Он вынимал член из Розиной вагины так, как сдергивают с плиты раскаленную сковородку. Ему всегда казалось, что сам по себе акт соития абсурдно нелеп. Если люди вступают в связь, не собираясь заводить ребенка, их поведение производит смехотворное, если не диковатое впечатление, разве не так?

Логически подходя к проблеме, Роза не стремилась иметь детей, хотя ей все равно хотелось стать матерью. Каждый раз во время близости с Пьеро она больше всего на свете желала забеременеть. Все ее тело хотело этого. Но она никогда ничего об этом не говорила.

Пьеро даже помыслить боялся о такой перспективе. Но именно страх при мысли о рождении ребенка заставлял его думать о том, чтобы завести детей. И с этим смутным представлением о ребенке в голове он вошел в Розу той ночью. Ни за что на свете он не признался бы, что сделал это специально. Но при этом его волновал вопрос о том, решит ли она, что он сделал это сознательно, и будет ли она за это на него злиться. К его удивлению, она склонилась над ним и долго покрывала его лицо поцелуями.

Их дитя неспешно начало существовать, как малюсенькая сноска, возникшая внизу страницы огромного текста по физике. Как маленький орешек кешью на донышке стеклянного блюда.

Утром в понедельник Пьеро встал в очередь на биржу труда вместе с другими безработными. Это был не самый плохой способ провести день. Никакой работы не было. Вместо нее жизнь создавала новые печальные ритуалы. Если вы не принимали в них участия, вас нельзя было назвать полноценным человеком. Новые обычаи потворствовали распространению притворного достоинства.

На этот раз Роза была беременна дольше, чем раньше. У нее было больше времени задумываться о своем состоянии, поражаться ему, размышлять о нем. Какое-то время она не смела думать о живущей внутри нее сущности как о настоящем ребенке, который в один прекрасный день покинет ее тело и переселится в мир. Но в ее воображении дитя начало расти. Ничего предосудительного она в этом не находила. В ее воображении маленький мальчик жил своей жизнью. Она перестала противиться