Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами - Генри Мэйхью

раме. У одного мальчика была перевязана голова; другой сидел, сняв куртку и выпустив рукава белой рубашки. Постояльцами этого дома были нищие и чернорабочие в доках. Они сидели в просторной кухне; некоторые были поглощены едой, другие — беседой, которая смолкла при нашем появлении. У дверей мы увидели молодого, прилично одетого человека, помощника хозяина. Во время нашего предыдущего визита мы видели старика с широкой нестриженой бородой, который в дневное время работает уборщиком на перекрестке. В молодости он был моряком, а теперь стал вылитым портретом еврея Фагина из произведения Чарльза Диккенса. Постели сдаются здесь за три пенса за ночь. Люди, которые обычно ночуют здесь, — это уборщики, сборщики костей и чистильщики ботинок.

Мы зашли в дом на Вентворт-стрит и прошли через бакалейную лавку в кухню, которая была длиной около 31 фута и шириной 15 футов. Там мы увидели обычный для таких ночлежек большой огонь, пылающий в очаге. В этой комнате был деревянный пол, а одежда развешана на веревках под балками. С каждой стороны очага находились два больших котла, чтобы снабжать постояльцев горячей водой для кофе и чая. Столы были расставлены вдоль стен, и вокруг них сидела разношерстная компания. Многие из них ужинали — кофе, хлеб, рыба с картошкой. В углу сидел пожилой человек и чинил старые башмаки при свете почти сгоревшей свечи, стоявшей перед ним. На скамьях группками сидели пожилые женщины; некоторые из них были просто, но прилично одетыми, на других были рваные грязные юбки и изношенные платки. У них были измученные заботами, печальные лица. Некоторые женщины были среднего возраста; очевидно, это были жены живущих здесь чернорабочих. Рядом с ними сидел молодой человек, солидный ремесленник, временно безработный.

Двое молодых бродяг сидели на корточках у огня. Один из них был одет в грязные клетчатые брюки, потертый и ужасно разорванный черный сюртук и коричневую шляпу. Другой был в молескиновых брюках и рубашке. За одним столом сидели несколько молодых женщин и пили чай. Одни из них были миловидны, другие некрасивы, с грубыми чертами лица. Пожилая служанка стояла у огня с полотенцем, перекинутым через голую загорелую руку.

Все столы были уставлены тарелками, чашками и другой глиняной посудой; на них также лежали шапки, куртки и другие предметы одежды.

Когда мы находились на этой улице, мимо прошел оркестр учеников школы для бедных Джордж-Ярда во главе с учителем. Вокруг них толпились школьники, молодежь и жители района. Когда мы проходили по улице, везде группками стояли люди.

Мы заходили в несколько других ночлежных домов в этом районе, в которых проживали нищие, чернорабочие-докеры, проститутки, воры, уличные певцы и различные темные личности. Мы зашли в один дом на Джордж-стрит. Здесь кухня также была очень большой, длиной около 36 футов и шириной 24 фута. В ней пылали два камина, которые обогревали помещение и служили для приготовления пищи. В ней были расставлены столы точно так же, как и в других ночлежках. Здесь находились двадцать два человека. Это были в основном молодые люди обоего пола. Среди них мы увидели одного мужчину среднего возраста с лысой головой. Многие из них выглядели грустными и несчастными. У огня сидела красивая юная девушка лет семнадцати с ребенком на руках. У многих молодых женщин был мрачный вид и рассеянный взгляд. У некоторых парней, одетых в платье розничных торговцев, была более приятная внешность.

Длинные столы были завалены тарелками, мисками, чашками и блюдцами. Некоторые молодые люди, сидевшие за ними, читали газеты, другие курили трубки, выпуская клубы дыма. Некоторые женщины шили, другие вязали, третьи ужинали, четвертые спали, склонив голову на сложенные на столе руки.

Войдя в другой ночлежный дом, мы увидели мужчин и женщин различного возраста, вроде тех, что мы уже описывали. Там мы заметили женщину лет тридцати, которая была занята вязанием, а другая читала альманах Рейнольда. Несколько молодых людей лет семнадцати курили трубки. Еще один парнишка, вор-карманник, читал книгу, которую взял из соседней библиотеки. Большинство постояльцев этой ночлежки были проститутками, карманниками и ворами. Мы увидели человек пятнадцать, и они были, в основном, молодыми по возрасту.

Проходя по Флауэр-энд-Дин-стрит, мы увидели группу молодых людей и девушек (все они были ворами), которая стояла в середине улицы.

Мы вошли в другую ночлежку и проследовали в кухню, которая имела около 30 футов в длину и 18 в ширину. В очаге горел большой огонь. С одной стороны кухни стояли столы и скамейки. Вокруг них сидели люди и ели на ужин хлеб с селедкой, пили чай и кофе. Среди них мы заметили несколько женщин среднего возраста. С другой стороны кухни были стойки, как в кофейне. Там стояли несколько мужчин грубого вида. На стене висела полка с тарелками, аккуратно расставленными по порядку. На столах горами лежали бутылки, кружки, книги, шляпы, корзинки и рубашки, как в лавке подержанных вещей.

За одним из столов сидел седой старик, подперев лоб ладонью, — картина крайней нужды: старые, засаленные и рваные штаны, старое изношенное пальто и такие же старые рваные башмаки. Его лицо бороздили морщины, выдававшие его возраст, заботы и печали. Одежда на груди у него была расстегнута; спереди голова была лысой. У этого старика была длинная седая борода, руки были тонкими и худыми, и сквозь кожу на кистях рук просвечивали синие вены. Это был бедный бродяга. Он сказал нам, что ему восемьдесят восемь лет. Мы увидели около сорока постояльцев этой ночлежки мужского и женского пола разных возрастов. Многие из них были молоды, другие были очень старыми.

Мы пришли на Нижнюю Кит-стрит и, войдя в низкосортную ночлежку, увидели там молодых проституток, карманников и воров.

Мы посетили еще одну ночлежку самого низкого разряда. Она принадлежала одному человеку с дурной репутацией, на которого мы уже ссылались. Нас провела наверх в большую комнату, в которой стояли кровати, старая карга ужасного вида с грубыми чертами лица и темными усами. Ее волосы были седы, а лицо от темных страстей покрыто шрамами и морщинами. Вот такой она стояла перед нами: торчащая грудь, обрюзгшая фигура, темные, мутные глаза. На одном из пальцев у нее было два золотых кольца, а одета она была в ужасно порванное грязное светлое хлопчатобумажное платье; вокруг шеи был повязан грязный красный в крапинку платок, а спереди был виден грязный фартук, почти черный. Заметив, что мы разглядываем ее, она сказала: «Я старуха и не так молода, как была когда-то. Я не наслаждаюсь плодами своей тяжелой жизни, кто-то другой делает это».

Когда мы