Дни тревог - Григорий Никифорович Князев

лег днищем на землю. Из сырой вмятины опрометью кинулись в укрытия антрацитово-черные козявки. Юрченко показалось, что гудронная масса шевельнулась в котле. Приглядываясь, склонился. Только нагретым, размягченным можно удалить гудрон из котла. Не могла такая глыба усохнуть и шевелиться. Но эта почему-то отлипла от кромок котла по всей окружности. А если это лишь перегородка, вмазанная гудроном в котел? Исключительно в духе изобретательного Нельского!

Юрченко окликнул старшего лейтенанта Тычинина. Тот, угрюмый и потный, догадавшись, прихватил лом, подошел.

— Дай-ка, — потянулся Юрченко к лому.

Просунуть лом в едва обозначившуюся щель между стенками котла и окаменевшей массой не было никакой возможности. Юрченко подсунул лом под днище, сказал Тычинину:

— Помоги. Перевернем.

Поднатужились, но котел лишь скользнул по щепкам и ударился о столб. Подгнившее основание столба не выдержало, хрустнуло, столб сдвинулся.

— Павел Евгеньевич! — предупреждающе крикнул Тычинин и выскочил из-под навеса: померещилось Игорю, что крыша навеса, лишившись опоры, валится на их головы.

Юрченко посмотрел вверх. Крыша не собиралась падать, ее надежно держали шесть несущих столбов. В таком случае зачем это архитектурное излишество — седьмой столб? Юрченко толкнул опору концом лома. Никакая это не опора. Осыпая гнилушки у основания, столб закачался маятником.

— Что скажешь? — глядя на Игоря Тычинина, кивнул Юрченко подбородком на «архитектурное излишество» и снова коснулся столба концом лома. Тот опять качнулся на проволочной оплетке, крепившей его к балке, как на шарнире.

Тычинин схватил лопату и стал разгребать землю у основания столба. Скоро штык лопаты звякнул о крышку канализационного люка. Что это — водопровод, канализация? Насколько известно, таких подземных коммуникаций садоводам еще не подводили.

— Нельский, — обратился Юрченко к арестованному, — у вас что, собственная канализационная система?

Нельский давно уже наблюдал за действиями милицейских чинов. Когда ворочали котел, издевчиво усмехнулся. Он тоже не раз ворочал его. И гудрон ковырял. Он же и прислонил котел к столбу — тогда, во второй приезд с Камчатки. В ту пору столб не был трухлявым, не сдвинулся от тяжести прислоненного котла, не показал Нельскому бросовую крышку люка, на которую опирался своим основанием. Теперь вот закачался на проволочной петле, и Нельский от его жуткого, как висельника, раскачивания ощутил холод во всем теле. Оглушенный вспыхнувшей в мозгу догадкой, он не ответил на вопрос Юрченко.

Крышку сковырнули, сдвинули. Она прикрывала вкопанный в землю второй, меньших размеров котел. Только этот был заполнен не гудроном. Рот Нельского непроизвольно открылся, и он кожей почувствовал, как шевельнулись волосы на голове. Оперативники, подозвав понятых, начали складывать на чистый льняной мешок пачки денег. Нельский собрал остатки сил, встал, шагнул ближе. Юрченко запрещающе-строго бросил ему:

— Нельский, сядьте на место!

Конвоир в недовольном голосе старшего следователя уловил упрек и в свой адрес. Угрожающе шевельнув автоматом, он прикрикнул на опустошенного Нельского:

— Ну, кому сказано!

Не отрывая бессмысленного взгляда от того, что извлекали из тайника, Михаил Петрович опустился на свой табурет. Ненависть к отцу взыграла с новой силой. Раньше Нельский пугался своих звериных вспышек, возникавших в минуты колкого раздумья о бесследно исчезнувшем кладе, терзался ими, стыдился в наплыве раскаяния. Теперь было не до сентиментальных тонкостей. Некогда уплывшее из его рук богатство могло сейчас сыграть роковую роль. Зловеще-черный зрачок нагана смотрел Нельскому в переносицу, и Михаил Петрович едва ли не лишился сознания от этого видения.

Юрченко не прикасался к деньгам, стоял, не сводя насмешливого взгляда с Нельского, ждал его реакции. Михаил Петрович понял, что от него требуется. Помотал головой туда-сюда, едва внятно, через силу произнес:

— Это не мои деньги. Это деньги отца.

Тычинин даже присел от неожиданности услышанного, а Юрченко зло процедил:

— Стыдитесь, Нельский. Пачкать имя покойного… Вы его ногтя не стоите.

Усмехнувшись, Нельский промолчал. Что сейчас скажешь? Подумал только: «Поступай как хочешь. Не подпишу, а в суде отведу обвинение, потребую экспертизы, пусть устанавливают время закладки тайника, а тогда… Н-нет, за двенадцать тысяч ты меня к стенке не поставишь…»

9

«Очамчире, Очамчире… Зачем же пожаловал оттуда гражданин Паренкин Макар Леонидович? — размышлял следователь Юрченко. — Какой ветер сдунул его с Кавказских нагорий? Какое перо собирается выщипнуть? В чем ему не терпится покаяться? Или это разновидность трубача Тютюкина?»

Итак, Паренкин сказал старшему следователю Юрченко:

— Товарищ следователь, я пришел с повинной.

С чего начать после такого заявления? С официального — я вас слушаю? Можно и с этого, но прежде — некоторые формальности, такие, которые не обидели бы Паренкина.

Посетитель распахнул ворот вязаной рубашки, раскинул полы пиджака, изнывая от жары, то и дело промокал лицо носовым платком.

Изощряться, каким образом заполучить отпечатки пальцев Паренкина, Павел Юрченко не стал. Прием не нов, известен из десятков кинофильмов, но надежен, как и сто лет назад.

Надежность всегда в простоте. Да и не до того Паренкину, чтобы вникать в уловки следователя.

— Жарко, Макар Леонидович? — сочувственно спросил Юрченко и жестом показал на угловой столик, где на подносе стоял графин с водой. — Попейте.

Паренкин благодарно кивнул, но пил, судя по выражению лица, без особого удовольствия.

— Что, натеплилась? — виноватым голосом спросил Юрченко. — Ах эта Варя… Так и не сменила воду.

Юрченко покрутил диск аппарата, укорчиво сказал в трубку:

— Извините, Варвара Борисовна, но… Я же просил сменить воду в графине. Сделайте, пожалуйста.

Варвара Борисовна, выслушав Юрченко, сказала сидевшей за микроскопом подруге:

— У Павла сидит кто-то. Просит проверить по картотеке.

Варвара Борисовна вошла в кабинет старшего следователя, извинилась за оплошность и, не прикасаясь к стакану и графину, унесла их на подносе к себе в лабораторию.

Да, Макар Леонидович Паренкин пришел с повинной. Пусть не подумает гражданин следователь, что он, Макар Леонидович, наделал что-то ужасное, упаси бог. Он — скромный техник Очамчирской табачной фабрики, но попал, сдается, в какую-то неприятную историю. Рано или поздно откроется преступная деятельность Германа Юрьевича Левикова, и тогда ему, Макару Леонидовичу Паренкину, могут инкриминировать недонесение…

— Я правильно выразился? Есть такой термин? Статья в Уголовном кодексе? — заискивающе заглянул Паренкин в глаза следователя.

— Есть, есть, — утешил его Юрченко. — И в Кодексе РСФСР, и в Кодексе Грузии.

Паренкин суетливо перемещался в кресле, обмахивался носовым платком.

— Вот-вот. А мне это совсем ни к чему. У меня семья, двое девочек, старшая заневестилась… Товарищ следователь не знает, кто такой Левиков? А, извините великодушно. Я понимаю, что в этом помещении и в моем теперешнем положении надо не задавать вопросы, а отвечать на них… Так вот, этот Герман Левиков — двоюродный брат небезызвестного товарищу следователю… Простите, я должен называть вас — гражданин следователь?

— Как вам нравится. Можно и по имени-отчеству: