Дни тревог - Григорий Никифорович Князев

Из сбивчивого рассказа Пестеревой вырисовывалась неприглядная картина. Мать не очень-то утруждала себя воспитанием дочери. И в жизни Тани случались не просто ветры, но и ураганы, перед которыми трудно устоять даже взрослому. Дурные привычки липли к ней, как репей. Закончив восемь классов и бросив школу, Таня лишилась последней опеки взрослых. Она походила на неоперившегося, но уже выброшенного из гнезда птенца, для которого мир полон опасных неожиданностей. Однако об опасностях девушка не думала. Ее прельщали прелести самостоятельной, бесконтрольной жизни. Поработав немного в одном, потом в другом месте, Таня решила, что работа не для нее. И более она не утруждала себя: бродила по вокзалу, Зеленой роще, заводила сомнительные знакомства и неделями не бывала дома.

Впрочем, мать вовсе не беспокоило, что дочь часто не ночует дома, приходит оборванная, полупьяная, пропахшая запахами подвалов и табачным дымом. Ее не взволновало, когда Таня снова исчезла из дому, и надолго.

А позднее сыграли свою роль слухи.

Так прошли неделя, месяц, год, потом второй, и женщина окончательно бы позабыла, что она мать, что где-то у нее есть дочь…

— Для уточнения некоторых обстоятельств придется вам пройти в отдел милиции, — закончил беседу Подгорбунский.

В отделении уголовного розыска Пестереву официально допросили, предъявили на опознание остатки одежды, найденной на болоте, и предварительно установили, что пострадавшая — дочь Пестеревой, Татьяна. Одновременно домой к Пестеревым выехал инспектор уголовного розыска Леонид Васильевич Русановский. Такие визиты для него не в новинку. Но каждый раз он относится к ним так, как будто занимается этим делом впервые: скрупулезно и внимательно. На этот счет у него выработана четкая формула. Если хочешь составить ясное представление о преступлении, необходимо побыть среди людей, общавшихся ранее с преступником или пострадавшим, но, если таковых пока не выявили, можно ограничиться и вещами, принадлежавшими тем, либо просто окунуться в ту атмосферу, которая когда-то окружала интересующего тебя человека. Увиденное, услышанное, ощущаемое может натолкнуть тебя, допустим, на предполагаемого преступника.

К сожалению, из вещей Татьяны почти ничего не осталось, так, один хлам. Но Русановский тщательно перебирал старые учебники, тетради, письма. Изорванные, покрытые пылью, они представляли определенный интерес разве что для сборщика макулатуры, но Леонид внимательно рассматривал каждую бумажку. Неожиданно взгляд его наткнулся на фразу: «…Сегодня воскресенье. Погода холодная, весной и не пахнет». Что это? — листал Русановский дальше и, пробегая мельком написанное, понял: дневниковые записи Татьяны. «Мать пьет, — читал он, — заставляет и меня. А я не хочу, не могу так больше. Эта пьянка длится уже четыре дня. Уйду к Сережке Д.».

— Кто это — Сережка Д.? — подумал вслух инспектор. — Не искомое ли? А мамаша, видать, та еще.

Члены оперативной группы собрались в штабе по раскрытию преступления, чтобы обменяться добытыми сведениями. Говорили горячо, возбужденно.

— Сегодня, — остановил шум подполковник милиции Исайкин, — Полина Пестерева опознала остатки темного пальто в пунктирную полосочку и чулки из эластика. Точно такие же были у ее дочери. Получено также официальное заключение экспертизы, что потерпевшая — женщина в возрасте семнадцати-восемнадцати лет, скончалась от нанесенных в область головы проникающих ранений два года назад. Не исключено, что потерпевшая — ее дочь, Татьяна Пестерева. Сейчас нужно установить, — продолжал подполковник, — круг ее знакомых по вокзалу, Зеленой роще и месту жительства. Возможно, кому-то из ее друзей известно о случившемся больше, чем нам. Вы, Святослав Иванович, — обратился Исайкин к Юшакову, — особое пристрастие проявите при работе по месту жительства, выявляйте Сергея Д. Вокзал остается за Валерием Ивановичем Антроповым, Зеленая роща за Борисом Георгиевичем Худышкиным. Знаете? — уточнил Исайкин. — А теперь выкладывайте ваши предложения, предположения и новые версии.

На минуту в комнате установилась звенящая тишина.

— Разрешите, — поднялся высокий, стройный молодой человек в штатском костюме. — Как установлено мною, с матерью погибшей сожительствует или состоит в незарегистрированном браке некто Киус, который, по словам соседей, домогался и дочери. Вполне вероятно, что убить могла мать на почве ревности, — уточнил он.

— Поддерживаю версию Русановского, — заговорил Юшаков, — только нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что убийство могли совершить отвергнутые поклонники Татьяны. Это — раз. А второе — убийство из хулиганских побуждений, — закончил он.

— Принимается, — подвел итог Исайкин. — А пока работаем по выдвинутым версиям. — Андрей Иванович посмотрел на часы: опять припозднится сегодня. А ведь обещал жене пораньше прийти.

Домой Андрей Иванович возвращался поздно. Он любил в эти ночные часы пройтись по засыпающему городу. Умолкает назойливый шум машин, гаснут в окнах огни, гулко разносятся в тишине шаги запоздалого прохожего. Ночная прохлада освежает лицо. Подполковник идет не спеша, стараясь отвлечься от сутолоки дневных дел, но каждый раз ловит себя на том, что снова и снова думает об этом давнем преступлении.

«Всякое преступление — большое общественное зло, — думал он, — и, чтобы бороться с ним, нужно знать, как оно складывается, зло. Всегда ли его носителем является только тот, кто совершил грабеж, избил или убил человека? В большинстве случаев да, но бывает, что и сам пострадавший является участником преступления, как, возможно, Татьяна. Как, когда эта девушка встала на скользкий путь? И сама ли? Не мать ли прежде всего виновата в моральном падении дочери, приведшем к смерти вначале духовной, а потом и физической. Чему, например, она могла научить свою дочь? Тому же, чем занималась сама? «Мать пьет, заставляет и меня», — снова вспомнил Андрей Иванович строки из девичьего дневника. Татьяна все же боролась, пусть неумело, по-своему, но боролась. Но мать склоняла дочь к рюмке раз, другой, третий. Четвертую Таня выпила сама…»

…Казалось, были предусмотрены все возможные мотивы совершения преступления, но ни следующий, ни два других дня не принесли ожидаемых результатов по раскрытию. Правда, Юшаков и Русановский не закончили еще проверку всех знакомых Тани Пестеревой по месту жительства, но надежд на успех оставалось мало. И кое-кто из работников в открытую высказывался, что дело это темное, глухое и придется ему висеть на отделе вечно. Исайкин не любил такие расхолаживающие сотрудников разговоры и, заслышав что-либо подобное, обрывал на полуслове, но в душе все же оставалась какая-то горечь.

Подворный обход между тем продолжался. По крупицам работники милиции собирали сведения о пострадавшей и ее знакомых. В округе только и разговоров было, что об этом давнем убийстве. Особенно пытались докопаться до истины вездесущие пенсионерки — обитатели скамеек возле подъездов. Насидевшись за зиму в домах, они выходили на улицу и, греясь в лучах раннего летнего солнца, беззлобно перемывали косточки своим знакомым. Больше других доставалось, конечно, Пестеревым.

— Гулянки-то довели, — подытожила одна из говоривших, поправляя выбившиеся из-под платка