Второе пришествие - Александр Новичков

Только я уже обернулся.

— Максим! – Лилия потребовала суда и наказания. – Объясни этому ворюге, что так он оскорбляет наше достоинство. Мы уже совершили несколько подвигов, геройских подвигов, и не можем позволить себе такое низкое, унизительное воровство!

— О чем ты думал, когда воровал ложки? – спросил я мага, пропустив тираду злой дворянки мимо ушей. – В путешествии они бесполезны, у нас даже котелка нет, чтобы суп хлебать, как оружие их можно использовать только переплавив, и то если мы вдруг решим поохотиться на оборотня. Хочешь продать в какой‑нибудь лавке? Это серебро именное, за него много не дадут. Так зачем?

— Я не знаю… – смутился он, не зная, спрятать ли ворованные ложки за спину или убрать назад в сумку. – Я даже не помню, как это произошло. Я просто нашел их в сумке.

— Он клептоман, – пояснил я Лилии. – Ворует, даже не зная, зачем. Это не его вина, а болезни. Нам следует быть настороже, в порыве он может украсть что‑нибудь дорогое и опасное.

— Так это болезнь? – не поверил Герман. – Болезнь, заставляющая меня воровать? Это же так глупо!

— Глупо или нет, это научно подтвержденный факт. Так что можешь радоваться, ну или горевать.

Герман задумался и замолчал. Надолго замолчал, до глубокого вечера.

— Лилия, – позвал я приунывшую дворянку. – Этот кардинал Карл. Он сильный маг и почему‑то служит ордену. Он опасен? Ты про него что‑нибудь знаешь?

— Ну, – оживилась она, – нам приходилось встречаться однажды. Он был на моем посвящении. Про силу его мне неизвестно, но его все уважают, кланяются, подарки носят. Он в ордене занимается тренировками магов. Я у него не училась, даже не разговаривала, меня не пустили, сказали, нет магических наклонностей. Магические способности, видно, только у дураков имеются, – она с гневом в глазах посмотрела на Германа.

Тот никак не отреагировал. Даже не заметил.

— Он точно не дурак, – вздохнул я, – и красив, как дьявол. Многого добьется, если правильно будет пользоваться умом и внешностью. Он же кого угодно заворожить может, от поклонниц, наверное, отбоя нет.

— Поклонниц? – удивилась Лилия. – Откуда! Ведь он скопец!

— Скопец?! – Я вздрогнул. Герман, как оказалось, тоже.

— Да.

— Откуда ты это знаешь?

— Он не скрывает этого.

— Но почему? – не выдержал Герман. – Это же жутко.

— А он, кажется, смирился, – продолжала Лилия. – Даже получил пост кардинала в ордене Львиной розы. Его пророчат следующим архиепископом. Люди трепещут, когда слышат, что он прошел ритуальное самооскопление, чтобы ничто не смогло помешать ему на его пути служения господу. Даже если это ложь.

— Ложь?

— Ложь! Он был знатным охотником до дамских прелестей, когда обучался магии в академии. И однажды он охмурил одну знатную дворянку…

— Да он кого угодно охмурить может, – фыркнул я и, как оказалось, громко.

— Он не всегда таким был, – покачала головой Лилия. – Его ангельская внешность – это результат сложной магии, изменившей тело и лицо.

— Я слышал что‑то подобное, – вспомнил Герман. – Та дворянка кастрировала его за измену, верно?

— Да, – кивнула Лилия.

— Но как он с таким послужным списком смог стать кардиналом? – задумался я. И снова вслух.

— Мало кто знает, что молодой оскопленный маг и кардинал Карл – одно и то же лицо. Он пропадал на несколько лет, а потом вернулся, могущественный и чистый. Его не посмели не взять в орден.

— А дворянка? Если она знала его, то могла помешать ему добиться власти.

— Покончила с собой от горя. Она без оглядки влюбилась в него и не выдержала, когда поняла, что лишила достоинства само воплощение красоты.

— Красота – страшная сила, – подтвердил я. – Лилия, но если ты знаешь, почему не расскажешь об этом в ордене?

— Выполняю последнюю просьбу той дворянки. Она просила не мешать ему. Да и в его деянии нет преступления. Только небольшая ложь. Кардинал Карл любим людьми и помогает им во всем.

— Ее последняя просьба предназначалась тебе? – не понял Герман.

— Всей нашей семье. Дворянка была моей сестрой… старшей. История случилась два года назад…

— Тише, – перебил ее я, почувствовав движение впереди. – Там кто‑то есть.

Все остановились и замерли. Было уже темно. Мы снова забыли подыскать место для ночлега, и глубокая ночь наступила раньше, чем мы это осознали.

Но на этот раз мы оказались не в дремучем лесу, а на поле. На пшеничном поле. Где‑то рядом должна была находиться деревня. Воспользовавшись небольшой помощью Эфира, я присмотрелся более детально и увидел дома в низине, примерно пятнадцать или двадцать хижин – в большинстве своем полуразвалившихся лачуг. Очевидно, что деревня переживала сейчас не самые лучшие времена.

— Там деревня, – тоже заметил Герман.

— Может, обойдем ее? – предложила Лилия. – Какая‑то она подозрительная. Мне как‑то не по себе становится.

— Да, – согласился я. – Так будет даже лучше.

Меня не покидало ощущение, что впереди нас кто‑то ждет. Кто‑то опасный. Кто‑то, с кем лучше не встречаться.

И не успели мы сделать даже нескольких шагов, как из темноты на дорогу вышла маленькая девочка. Правда, я не сразу определил, что это именно девочка. Сначала я даже испугался ее, что было очень даже странно. Ей было около восьми лет. Покрытые грязью, перепутанные волосы, спадающие на лицо, изношенная перепачканная одежда, – девочка выглядела так, будто бы за ней с самого рождения никто не ухаживал. Она таращилась на меня огромными зелеными, практически не моргающими, влажными глазами и тряслась, то ли от холода, то ли от страха.

Я двинулся ей навстречу.

— Спасите мою маму, – неожиданно закричала она. – Пожалуйста, спасите!

Я присел на корточки рядом. Посмотрел ей в лицо. Она даже не плакала, просто таращилась на меня своими огромными глазами и чего‑то ждала. В них, как ни странно, не было даже намека на надежду, одно лишь безграничное отчаяние.

— Что случилось. Чем я могу помочь? – осторожно спросил я.

— Спасите мою маму. Пожалуйста! – сказала она, но скорее машинально. Кажется, она была невероятно удивлена тем, что я уделил ей внимание.

— Что случилось с твоей мамой?

— Вы действительно хотите помочь? – растерянно спросила она.

— Да, – ответил я и попытался убрать волосы у нее с лица. Она не сопротивлялась, но почему‑то смотрела не на меня, а за меня. Я обернулся.

Лилия и Герман замерли, словно гипсовые скульптуры. Они были напуганы. В их глазах читался страх. Они смотрели на девочку, но почему‑то боялись ее. Боялись именно ее, потому что рядом никого, кроме нас четверых, не было. Но их подозрительный ступор почему‑то показался мне совершенно неважным.